В 1926 году «Блоху» было решено поставить в БДТ (режиссер Н. Ф. Монахов) также в оформлении
Б. М. Кустодиева.
Художник не только заново написал все эскизы декораций и костюмов, но и разработал новую концепцию оформления. В московской постановке лубок доминировал, и критики
отмечали стремление художника довести его «до размеров поистине монументальных», что не могло не придавать декорации оттенка чрезмерной живописной картинности.
В БДТ художник намеренно ограничивает самовластие лубка, подчиняет его народному театральному зрелищу – балагану. Во второй «Блохе» лубочные Тула, Петербург и
Англия – не отдельные грандиозно-игрушечные картины, а лишь сменные пестрые ситцевые занавески в шумливом и волшебном балагане. Кустодиев структурирует декорацию,
выстраивает на сцене БДТ единую установку, состоящую их балаганного деревянного портала и примитивной сцены, выгороженной полукругом деревянных столбов. Портал,
заклеенный афишками про ученую свинью Катю, чудо-женщину с бородой – зазывающими на представление «Блохи», с подъемным балаганно-роскошным занавесом, остается
неизменным в течение всего спектакля. Здесь девушки-частушечницы исполняют современные, хлесткие интермедии, здесь же комментируют зрелище нелепо разодетые
«конферансье» – халдеи и халдейка.
Балаганная сцена украшалась яркими полотнищами, натянутыми на деревянные столбы. В них в потешно-наивной форме изображалась «география» мест действия – в «холодной»
Туле белые горошины на синем ситце изображали снег, в «мокрой» Англии по красному фону скользили гигантские капли черного, промышленного дождя, в «водном»
Петербурге колеблющиеся синие полосы играли роль волн. Причем художник настаивал на том, что это никакая не живопись, а только балаганные занавески, драпируя их
сверху не писаной, а объемной ярко-красной тканью, а также приподнимая их центральную часть для показа в некоторых картинах индустриального лондонского пейзажа
и контрастного ему патриархально-классического Петербурга. Завесы были невысокими, меньше зеркала сцены, и поэтому, несмотря на буйство цвета и ерничество форм,
декорация не подавляла артиста и напоминала о тесноте подлинных балаганов.
Сценическое пространство «Блохи» Кустодиев закрутил в балаганном вихре лубочных форм, где перепутаны времена, интерьер и улица, размеры и назначение предметов,
плоское и объемное, живописная декорация и разудалая бутафорщина. Балаганная сутолока Тулы с сугробами, заиндивевшими деревьями, пряничными домиками, гигантским
самоваром, бутафорскими санями с написанным кучером, но «настоящим» Платовым, казаками верхом на палках с лошадиными головами сменяется чинным Петербургом с царским
троном, пальмами, но вдруг – ларьками «Леспо» и «Пищетрест». Гигантские колеса, жерла фантастических труб, похожие на драконов, свисающие цепи в сценах Англии
напоминали карикатуру на экспрессионистическую декорацию, расцвет которой в БДТ приходится именно на эти годы.
Балаганные игры невозможно представить без скоморохов, своим нелепым обличьем и трюками создававших комизм представления. Облик персонажей «Блохи» художник сгущает
до гротеска. Критики отмечали, что зрители оживлялись уже при первом появлении актера, одетого в костюм Кустодиева. Художник смело деформирует фигуры актеров при
помощи накладных животов, плеч и даже огромных бутафорских кистей рук. Изменяет лица, приклеивая подчеркнуто фальшивые носы, брови и бороды, по-кукольному
расписывает лица, использует маски, смехотворные парики и шляпы. Костюмы открыто, без намеков и околичностей, характеризовали своего персонажа. Волнообразные
лампасы на штанах придворных создавали впечатление постоянной дрожи их владельцев, шляпы английских «химиков-механиков» напоминали заводские трубы, бойкие
девушки-частушечницы в платочках и жакетах были похожи на деревенских комсомолок-активисток. Художник буффонно сталкивал исторический и современный, русский и
западный, городской и деревенский, цирковой и бытовой костюмы, создавая остро современный образ балаганного скомороха.
Постановщиком «Блохи» стал замечательный артист БДТ, но неопытный режиссер Н. Ф. Монахов, и Кустодиев становится фактически сопостановщиком спектакля, принимая
активное участие и в работе над общим решением, и в разработке образов. Об этом пишет в воспоминаниях сам Монахов: «Общение с Б. М. Кустодиевым, человеком
необычайного юмора и жизнерадостности, доставило мне много прекрасных творческих минут. Я совершенно незаметно для себя проводил с Борисом Михайловичем целые
часы в разговорах о том, как должен выглядеть тот или иной персонаж, тот или иной костюм, та или иная сцена. При каждой встрече мы все меняли, пока, наконец,
не пришли к последней редакции спектакля. Постановочный план “Блохи” был мне подсказан Б. М. Кустодиевым» (Монахов Н. Ф. Повесть о жизни. Л., 1961). |
