Январь 1881 года. Иван Аксаков, самый знаменитый славянофил, единственный славянофил-деятель, только что открывший в Москве газету "Русь", просит у
Лескова что-нибудь беллетристическое. Понимает риск (у Лескова – опасная репутация). Но просит. Две реплики из их переписки в сущности начинают
наш сюжет.
Аксаков – Лескову, 4 января 1881 года, из Москвы в Петербург: "...Я не очень жалую глумления. Выругать серьезно, разгромить подлость и мерзость – это не имеет
того растлевающего душу действия, как хихиканье... Надо бить дубьем, а не угощать щелчком... Поняли?"
Лесков – Аксакову, 7 января 1881 года, из Петербурга в Москву: "Понял"... Но я не совсем с Вами согласен насчет "хихиканья"... Хихикал Гоголь... и то
же совершал несчастный Чернышевский... Почему так гадка и вредна в Ваших глазах тихая, но язвительная шутка, в которой "хихиканье" не является бесшабашным,
а бережет идеал?.. Вы говорите: "их надо дубьем"... А они дубья-то Вашего и не боятся, а от моих шпилек морщатся".
Десятилетия спустя, когда критики будут решать, кем же был Лесков: серьезным сатириком или шутейным анекдотистом, – вспомнится это "хихиканье". К "Левше" оно
имеет самое прямое отношение. Именно "Левшу" вынашивает в эту пору Лесков и именно к "Левше" психологически готовит Аксакова. А ситуация взрывная: в марте
народовольцами убит царь; наследник разворачивает страну вспять от либерализма и тоже клянется народом – народ, "вечная" тема русских раздумий, встает перед
литературой как бы заново. В эту весну Лесков отказывается писать публицистические статьи: "хаос"! Он пишет – "Левшу". "Это не дерзко, а ласково, хотя не без
некоторой правды в глаза", – еще раз предупреждает он Аксакова 12 мая.
Через неделю Лесков везет в Москву рукопись. Читает вслух. Оставляет. Осенью, тремя порциями, Аксаков публикует лесковскую сказку в своей газете. Впрочем,
лучше сказать: легенду. Басню. Или уж вовсе по-лесковски: "баснословие". Именно это словцо употребил Лесков в авторском предисловии. Предисловие важное,
на него надо обратить внимание. Лесков пишет:
"Я не могу сказать, где именно родилась первая заводка баснословия о стальной блохе, то есть завелась ли она в Туле, на Ижме или в Сестрорецке... Я записал эту
легенду в Сестрорецке... от старого оружейника... Рассказчик два года тому назад был еще в добрых силах и в свежей памяти; он охотно вспоминал старину...
читал божественные книги... разводил канареек. Люди к нему относились с почтением". |
