На углу проспекта Обуховской Обороны и Железнодорожной улицы стоит дом № 143, который звался когда-то в обиходе дворцом Бирона. В начале XX века здесь помещался
извозчичий двор "Бережки".
Там, где к Неве выходит Железнодорожный проспект, со средних веков находилась еще одна деревня - Виллола, она же Вилуево. В документах 1500 года она отмечена как
"деревня Вилилуево на реке на Неве", было в ней шесть дворов.
В начале XIX века в этих краях находилось сельцо Покровское - между Александровским и Фарфоровым заводами. Принадлежало оно человеку нерядовому и очень
своеобразному - Николаю Назарьевичу Муравьеву (от чьей фамилии сельцо иногда звалось Муравьево-Покровское).
В 1832 году отставник Муравьев поселился в своем имении на левом берегу Невы. Здесь он активно занялся литературой и особенно сельским хозяйством. Он выращивал
удивительных размеров картофель и капусту, выводил новые сорта злаков.
|
О своих достижениях Николай Назарьевич Муравьев регулярно оповещал общественность на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», «Северной пчелы» и других газет.
В 1839 году на страницах газеты «Северная пчела» появился очерк о Покровском, который отразил стремление Муравьёва основать на своих землях крупное предприятие.
Возможно, автором неумеренно восторженной статьи был сам Николай Назарьевич. В начале этой статьи рассказчик описывает, как по кишащему заводами и фабриками
Шлиссельбургскому тракту добрался до «сельца Покровского при возвышенном и крутом берегу Невы, с её радостными видами и великих зданий, и деятельного смышления
образованного человечества».
И вот автор разворачивает величественную панораму:
«Главный дом Покровского останавливает на себе ваше внимание. Он милой архитектуры, довольно велик и завлекает к себе глаз, особенно если глядишь на него с Невы. Вы
хотите и в нём искать мануфактуру: так много вы их видели и видите вокруг себя. Но их в нём нет ещё. Сад сельца Покровского вас занимает, он открыт для всех и каждого.
Десять лет перед сим на землях Покровского почти всё было дико и бесплодно. Нагулявшись по множеству тропин и излучин на пространстве 50 десятин и не видя конца землям
Покровского, вы садитесь отдохнуть.
Поражённые этою отменностью села Покровского посреди, так сказать, молодого мануфактурного города, вы вопрошаете первого встречного: почему нет и здесь какого-нибудь
издельственного заведения? Потому, что ещё не успели этого сделать, отвечает вам встречный. А местность Покровского удивительно для того выгодна; можно сказать,
необыкновенно выгодна и по положению её побережных земель на пространстве десятков десятин, и по тесной смежности её с литейным заводом и с заводом богатых станков
прядильных и ткацких. Покровское имеет 200 десятин земли обработанной и самой плодородной. Это единственное место для устройства жилищ нескольких тысяч ремесленников
мануфактурных. А побережные его десятки десятин могут принять на себя сорок и более фабрик, каких угодно званий, когда проведётся из Невы в это пространство неширокий
сплавной канал…».
А вот и хозяин Покровского появляется в тексте:
«Да как, думаете и вопрошаете вы, возьмется этому начало? Вам тотчас и просто отвечает встречник: хозяин Покровского человек просвещённый, готов за это взяться всею
капитальностью своего поместья, если бы наши просвещённые и предприимчивые мануфактуристы обратились к нему с предложениями и советами. Кажется, уже и были некоторые
от них попытки с этим намерением. Разумеется, было бы лучше, когда бы несколько достаточных и смышлёных мануфактуристов для того из себя составили общество, в которое, вероятно бы, вошёл и хозяин Покровского…
Вы, наконец, встречаетесь и с самим хозяином села Покровского, знакомитесь с ним и узнаёте от него, сверх всего слышанного, что Покровскими фабриками прядения и
тканья может быть спрядена и соткана большая часть русских льнов и пеньки, ныне сплавляемых изнутри России к торговой пристани Петербурга, что ими же может быть
спрядена вся хлопчатая бумага, ныне ввозимая из Америки к этой пристани…».
Николай Назарьевич устроил у себя в Покровском сахарный завод, где по своему собственному способу вываривал сахар. Пытался даже завести свою текстильную мануфактуру,
но успеха в этом деле не имел.
Умер Муравьёв в начале 1845 года и был похоронен в церкви Спаса Преображения на близлежащем Фарфоровском кладбище в Петербурге. Однако его могила была уничтожена в
1960-х годах при строительстве станции метро «Ломоносовская».
Эпитафия на могиле гласила: «Он всегда имел пред очами разумения своего суету сует и всяческую суету рода человеческого и чувством своим был не житель мира сего».
|