Период работы над «Арабесками». Из биографии Гоголя. Степанов А. Н.

Необычайный успех "Вечеров" окрылил Гоголя. "Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны", – писал он с гордой надеждой. 1832-1833 годы явились переломными в творчестве писателя. Это было время настойчивых поисков и освоения реалистического метода. На смену романтическим "Вечерам" пришли новые темы и образы, подсказанные писателю современной действительностью.

Обширные и разнообразные замыслы один за другим рождались в его сознании. К этому периоду относятся первые наброски петербургских повестей, начало работы над "Повестью о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" и другими повестями из миргородского цикла. Но нередко взыскательному к литературному труду молодому автору казалось, что ему недостает еще сил и опыта. Это порождало в нем неуверенность и неудовлетворенность. "Какой ужасный для меня этот 1933-й год! – писал он Погодину. – Боже, сколько кризисов!.. Сколько я поначинал, сколько пережег, сколько бросил!"

Помимо причин, связанных с развитием и становлением Гоголя как художника-реалиста, имелись и другие, заставлявшие его мучительно биться над воплощением своих творческих замыслов. В первую очередь это относилось к николаевской цензуре, которая безжалостно подавляла свободное слово и расправлялась с неугодными ей писателями.

В начале 1833 года Гоголь с увлечением начинает работать над комедией о петербургских чиновниках "Владимир III степени". Но даже в те часы, когда, забыв обо всем, писатель трудился над комедией, мысль о цензуре неотступно преследовала его. С горькой иронией сообщал он в Москву: "Уже и сюжет было на днях начал составляться, уже и заглавие написалось на белой толстой тетради: Владимир 3-ей степени, и сколько злости! смеху! соли!.. Но вдруг остановился, увидевши, что перо так и толкается об такие места, которые цензура ни за что не пропустит. А что из того, когда пиеса не будет играться? Драма живет только на сцене. Без нее она как душа без тела. Какой же мастер понесет на показ народу неоконченное произведение? - Мне больше ничего не остается, как выдумать сюжет самый невинный, которым даже квартальный не мог бы обидеться. Но что за комедия без правды и злости! Итак за комедию не могу приняться".

В комедии, содержание которой было подсказано Гоголю его жизненными наблюдениями, в остро сатирическом плане изображался уродливый мир канцелярской бюрократии. Сюжетной канвой пьесы являлись служебные ухищрения одного петербургского чиновника, задавшегося целью во что бы то ни стало получить орден Владимира III степени. Орден дал бы ему право на получение дворянского звания. В конце концов этот чиновник сходит с ума. Сумасшедший канцелярист воображает, что он сам и есть Владимир III степени.

Естественно, пьесу с подобным содержанием цензура никогда бы не пропустила, и Гоголь оставляет работу над ней. Только через три года ему удается опубликовать одну из сцен комедии – "Утро делового человека" – в журнале Пушкина "Современник". Значительно позже, в 1842 году, Гоголь включил в переработанном виде в свое первое собрание сочинений наряду с упомянутой сценой еще два небольших отрывка из этой пьесы, так им и не завершенной. Но работа над комедией не пропала для него даром. Этот сюжет в ином социальном и художественном плане был воплощен Гоголем в повести "Записки сумасшедшего".

И все же желание испытать свои силы в драматическом искусстве не оставляет писателя. Он задумывает веселую комедию "Женихи", впоследствии получившую название "Женитьба".

Много времени отняли у Гоголя длительные хлопоты по устройству сестер. Ему с трудом удалось определить их на учение в Патриотический институт с условием, что все его жалованье, "которое производится ему от института 1200 р. в год", пойдет на уплату их содержания. Он едва сводил концы с концами. Жил он в тесной и такой холодной квартире, "что целую зиму принужден был бегать от дому, боясь там заморозить себя".

Но Гоголь не падал духом. Он был молод, полон творческих сил, и житейские невзгоды не могли его сломить.

В начале 30-х годов необыкновенно возрастает интерес Гоголя к журналистике. Он видел, с каким трудом Пушкин и другие передовые деятели культуры в условиях николаевского самодержавия находили пути общения с читателями. Лучшие писательские силы России после прекращения издания "Литературной газеты" Дельвига были лишены периодической трибуны, независимой от меркантильных издателей.

Неудача, постигшая Пушкина с изданием газеты "Дневник", отсутствие передового журнала побудили его вместе с Гоголем и В. Одоевским приступить к подготовке литературного сборника под названием "Тройчатка, или Альманах в три этажа". В одном из писем к Пушкину Одоевский поделился с ним мыслями о предполагаемом содержании альманаха. "Чердак" решено было предоставить Рудому Паньку, "гостиную" – Гомозейко, т. е. Одоевскому, а "погреб" – Белкину, т. е. Пушкину.

Однако этому интересному замыслу не суждено было осуществиться. Отвечая Одоевскому, Пушкин писал из Болдина: "Виноват, Ваше сиятельство! кругом виноват. Приехав в деревню, думал распишусь. Не тут-то было... Не дожидайтесь Белкина; не на шутку, видно, он покойник; не бывать ему на новосельи ни в гостиной Гомозейки, ни на чердаке Панка. Не достоин он, видно, быть в их компании... А куда бы не худо до погреба-то добраться".

Узнав об отказе Пушкина, Гоголь и Одоевский решают своими силами подготовить альманах "Двойчатка". Но этот замысел также не был осуществлен. После этого Гоголь задумывает издание собственного сборника под названием "Арабески"[2], над созданием которого он трудился в 1833-1834 годах.

Близился к завершению тяжелый для Гоголя 1833 год. В своем обращении к наступающему 1834 году он писал: "Великая, торжественная минута... У ног моих шумит мое прошедшее, надо мною сквозь туман светлеет неразгаданное будущее...

Таинственный, неизъяснимый 1834 год! Где означу я тебя великими трудами? Среди ли этой кучи набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности, этой безобразной кучи мод, парадов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности? В моем ли прекрасном, древнем, обетованном Киеве, увенчанном многоплодными садами, опоясанном моим южным, прекрасным, чудным небом, упоительными ночами, где гора обсыпана кустарниками, с своими как бы гармоническими обрывами и подмывающий ее мой чистый и быстрый мой Днепр. Там ли? О! Я не знаю, как назвать тебя, мой гений! Ты, от колыбели еще пролетавший с своими гармоническими песнями мимо моих ушей, такие чудные, необъяснимые доныне зарождавший во мне думы, такие необъятные и упоительные лелеявший во мне мечты!.. О не разлучайся со мною! Живи на земле со мною, хоть два часа каждый день, как прекрасный брат мой. Я совершу!"

Пройдя сквозь тяжелую полосу творческих исканий, Гоголь вступал в 1834 год, вдохновленный надеждой на осуществление больших литературных и научных замыслов. Его захватила новая идея создания многотомного труда по "всеобщей истории и всеобщей географии" под названием "Земля и люди". Но, приступив к осуществлению столь грандиозного замысла, Гоголь вскоре убедился, что такой труд ему не под силу. Он решает заняться написанием истории Украины. "Теперь я принялся за историю нашей единственной, бедной Украины, – писал Гоголь Максимовичу. – Ничто так не успокаивает, как история... Мне кажется, что я напишу ее, что я скажу много того, чего до меня не говорили".

Работа над историей Украины была настолько успешной, что Гоголь решает сообщить об этом читателям. В январе и феврале 1834 года он помещает в газете "Северная пчела" и журналах "Московский телеграф" и "Молва" объявление: "Около пяти лет собирал я с большим старанием материалы, относящиеся к истории этого края. Половина моей истории почти готова, но я медлю выпускать ее, подозревая существование многих источников, мне неизвестных, которые, без сомнения, где-нибудь хранятся в частных руках".

Через год Гоголь представил в Петербургский университет рукопись двухтомной "Истории Малороссии". Но затем взял ее обратно для доработки. Сжег ли Гоголь эту рукопись, как он часто делал с не удовлетворявшими его произведениями, или она сохранилась, неизвестно.

Увлечение Гоголя историей тесно переплелось с глубоким изучением памятников народного творчества. Он не только любил напевы родной Украины, но и старался записать и сохранить их для потомства. Многие из них писатель передал М. А. Максимовичу, и они были включены последним в изданный в 1834 году сборник украинских народных песен. "Вы не можете представить, как мне помогают в истории песни... – писал он Максимовичу, – они все дают по новой черте в мою историю, все разоблачают яснее и яснее, увы, прошедшую жизнь и, увы, прошедших людей".

Широкие исторические познания, преподавательская деятельность в Патриотическом институте, где Гоголь читал курс всеобщей истории, вызвали у него желание испытать свои силы на университетской кафедре.

Во второй половине 1833 года, узнав о создании Киевского университета, Гоголь предпринимает шаги с целью получить там кафедру истории. "Я восхищаюсь заранее, когда воображу, как закипят труды мои в Киеве, – писал он Пушкину. – Там я выгружу из-под спуда многие вещи, из которых я не все еще читал вам. Там кончу я историю Украйны и юга России и напишу Всеобщую историю, которой, в настоящем виде ее, до сих пор, к сожалению, не только на Руси, но даже И В Европе нет".

Несмотря на настойчивое старание друзей Гоголя, кафедру истории в Киевском университете получить ему не удалось. Однако хлопоты не остались без последствий. В июле 1834 года он был назначен адъюнкт – профессором по кафедре всеобщей истории в Петербургском университете.

О профессорской деятельности Гоголя многие десятилетия говорили насмешливо и пренебрежительно, считали, что он принялся за дело, которое совершенно не соответствовало его призванию. Некоторые мемуаристы писали о том, что Гоголь даже систематически не являлся на лекции. Но это было не так.

Еще до своего прихода на кафедру писатель выступил на страницах только что созданного в 1834 году "Журнала министерства народного просвещения" со статьей "План преподавания всеобщей истории", в которой развил свои взгляды на историческую науку и методы ее преподавания в университете.

Гоголь утверждал, что основная цель преподавания всеобщей истории заключается в изображении "полной картины" жизни всего человечества. "Показать весь этот великий процесс, который выдержал свободный дух человека кровавыми трудами, борясь от самой колыбели с невежеством, природой и исполинскими препятствиями: вот цель всеобщей истории!" – писал он. Не монархи и не служители церкви, не промысел и провидение, а народ, "кровавыми трудами" своими создавая материальные и духовные ценности, по твердому убеждению Гоголя, является главным источником человеческого прогресса.

Его высказывания по вопросу о преподавании всеобщей истории находились в явном противоречии с позицией николаевского правительства в области образования. Гоголь, как и другие передовые деятели того времени, стоял за широкое народное просвещение, а официальные власти всячески старались сократить объем знаний, ибо они не без основания полагали, что истинное просвещение подорвет основу самодержавного режима.

В университете Гоголю было поручено читать курс истории средних веков и курс древней истории. Один из слушателей его лекций, H. Иваницкий, писал: "Гоголь читал историю средних веков для студентов 2-го курса филологического факультета. Начал он в сентябре 1834, а кончил в конце 1835 года. На первую лекцию он явился в сопровождении инспектора... Заметно было, что он находился в тревожном состоянии духа: вертел в руках шляпу, мял перчатку и как-то недоверчиво посматривал на нас. Наконец подошел к кафедре и, обратясь к нам, начал объяснять, о чем намерен он читать сегодня лекцию...

Не знаю, прошло ли и пять минут, как уж Гоголь овладел совершенно вниманием слушателей. Невозможно было спокойно следить за его мыслью, которая летела и преломлялась, как молния, освещая беспрестанно картину за картиной в этом мраке средневековой истории...

... Однажды – это было в октябре – ходим мы по сборной зале и ждем Гоголя. Вдруг входят Пушкин и Жуковский... Через четверть часа приехал Гоголь, и мы вслед за тремя поэтами вошли в аудиторию и сели по местам. Гоголь вошел на кафедру, и вдруг, ни с того, ни с другого, начал читать взгляд на историю аравитян. Лекция была блестящая, в таком же роде, как и первая... После лекции Пушкин заговорил о чем-то с Гоголем, но я слышал одно только слово: "увлекательно".

Большой популярностью среди студентов пользовался курс лекций Гоголя по истории древней Греции и особенно Афин, который он построил во многом по-новому. Прославление республиканских доблестей афинян в условиях деспотизма имело широкий отклик среди студенческой молодежи, к которой обращал свое вдохновенное слово и настойчивые призывы к "добру и нравственной чистоте" Гоголь.

Но широким замыслам Гоголя-историка и педагога не суждено было осуществиться. Не только работа над художественными произведениями мешала этому. Приход Гоголя на кафедру был неприязненно встречен благонамеренными профессорами и особенно заведующим кафедрой всеобщей истории и деканом историко-филологического факультета И. П. Шульгиным. Шульгин являлся типичным чиновником от науки, видевшим свою основную задачу в противодействии "всякому нечистому духу в ученом отношении". Он сделал все возможное, чтобы вынудить Гоголя уйти из университета.

31 декабря 1835 года Гоголь оставляет педагогическое поприще. Как ни серьезны и успешны были занятия Гоголя историей и фольклором, но главным в его жизни продолжало оставаться литературное творчество. В результате двухлетней напряженной работы в январе 1835 года появляются "Арабески", изданные в двух частях, а в марте - новый двухтомный сборник повестей "Миргород".

Почти половину "Арабесок" занимали напечатанные ранее в "Литературной газете" и "Журнале министерства народного просвещения" статьи по вопросам географии, истории, фольклора. Сюда вошли также переработанные в статьи лекции "Ал-Мамун", "О движении народов в конце V века" и примыкающие к ним исторические очерки "Шлецер, Миллер и Гердер", "Жизнь", статьи об архитектуре, музыке, живописи, отрывки из ранних художественных произведений. Центральное место в "Арабесках" занимали статья о Пушкине и повести "Невский проспект", "Портрет" и "Записки сумасшедшего".

Желание Гоголя собрать воедино статьи, напечатанные в периодических изданиях, и опубликовать их вместе с художественными произведениями в одном сборнике мотивировалось отнюдь не "самонадеянностью" их автора, как это пытались представить его недоброжелатели. Это было вполне сознательное выступление Гоголя с утверждением прогрессивно-демократических воззрений на историю, литературу и искусство, которое сочеталось в "Арабесках" с резким отрицанием пошлости бытия столичного "аристократства" и чиновничества.

В статье "Скульптура, живопись и музыка", открывавшей "Арабески", Гоголь задался целью рассказать об огромном значении искусства в историко-культурном развитии человечества, показать непосредственную связь различных видов искусства с потребностями общества. Каждому историческому периоду, по мысли Гоголя, наряду с другими родами искусств, был свойствен один ведущий, на который особенно накладывала отпечаток данная эпоха.

Гоголь высоко ценил подлинно народное искусство, его гуманистическое, воспитательное значение. Одновременно он выступил с резким осуждением меркантильности дворянско-буржуазного общества, его "холодно-ужасного эгоизма", "бесстыдства и наглости" бездушных "спекулянтов", "силящихся овладеть... миром", и на пути к этой цели, губящих, развращающих искусство и таланты. С. особенной силой эти мотивы прозвучали в повестях "Невский проспект" и "Портрет", где на трагической судьбе двух художников Пискарева и Чарткова показана вся низость и пошлость николаевской действительности.

Интересна по содержанию статья "Об архитектуре нынешнего времени". В ней на широком историческом фоне Гоголь разбирал достоинства и недостатки архитектурных стилей различных эпох, стран и народов. Но основное внимание он уделил архитектуре "нынешнего времени".

Обращаясь к русским архитекторам, Гоголь призывал их развивать лучшие достижения отечественного зодчества, подчинить свои творческие искания одной цели – созданию прекрасных по своим ансамблям городов, с "веселыми", нарядными "жилищами людей". Писатель предвидел наступление такого времени, когда русское архитектурное искусство, сочетаясь с двигающейся вперед строительной техникой, будет в состоянии возводить величественные дворцы и здания, "назначаемые для собраний веселящегося... или работающего народа".

В статье "Последний день Помпеи", посвященной знаменитой картине К. П. Брюллова, Гоголь говорил о том, что в живописи, как и в архитектуре, проявился в конце XVIII и начале XIX века тот опасный для истинного искусства "необыкновенный застой", стремление к эффектам и мелочному дроблению живописи на "низшие, ограниченные ступени", которые ведут к вырождению великих традиций прошлого, исчезновению самобытных черт, всегда отличающих действительно оригинальный талант художника от посредственности.

Появление картины Брюллова Гоголь рассматривал как наступление перелома в изобразительном искусстве: "В ней все заключилось. По крайней мере, она захватила в область свою столько разнородного, сколько до него никто не захватывал. Мысль ее принадлежит совершенно вкусу нашего века, который вообще, как бы сам чувствуя свое страшное раздробление, стремится совокуплять все явления в общие группы и выбирает сильные кризисы, чувствуемые целою массою".

Оценка Гоголем картины Брюллова имеет много общего с той характеристикой, которую дал ей позднее Герцен, предпослав ее в статье "Новая фаза русской литературы" своему отзыву о "Мертвых душах". "На громадной картине, – писал Герцен, – вы видите группы испуганных, остолбеневших людей; они стараются спастись; они погибают среди землетрясения, извержения вулкана, настоящего катаклизма: они падают под ударами дикой, тупой, неправой силы, всякое сопротивление которой было бы бесполезно. Таково вдохновение, почерпнутое в петербургской атмосфере".

Гоголь отрицал "ложность и неуместность" эффектных "причуд в живописи", которые отвратительны в глазах истинного ценителя искусства, "таким же самым образом, как отвратителен... подлый человек, украшенный знаками отличий. Эти эффекты, – говорил он, – отвратительнее всего в литературе, когда они сделаются целью бесстыдных торгашей, а не людей, дышащих искусством. Следствия их вредны, потому что... простодушная толпа принимает блестящую ложь".

Реакционные журналисты и критики, против которых поднимал свой гневный голос писатель, не замедлили обрушиться с грубой бранью на автора "Арабесок". "Северная пчела" Булгарина обвинила Гоголя в "жестоких промахах против самых понятий о науках и искусстве, против логики и истины и почти всегда против языка и слога". Ничем не обоснованные домыслы Булгарина почти дословно повторял Сенковский на страницах "Библиотеки для чтения". В издевательском тоне писал он о "тяжелых грехах" Гоголя "против вкуса, логики и простых обыкновенных познаний в науках и художествах, о напыщенности фраз, внутренней пустоте мысли и дисгармонии языка".

Не сумел правильно оценить статьи Гоголя в ту пору и Белинский. В статье "О русской повести и повестях Гоголя" он отрицательно отозвался о теоретических статьях писателя. Впоследствии критик изменил свое отношение к ним. В письме к Гоголю от 20 апреля 1842 года он писал: "С особенною любовию хочется мне поговорить о милых мне "Арабесках", тем более, что я виноват перед ними: во время оно с юношескою запальчивостью изрыгнул я хулу на Ваши в "Арабесках" статьи ученого содержания, не понимая, что тем самым изрыгаю хулу на духа. Они были тогда для меня слишком просты, а потому и неприступно высоки..."

По достоинству оценил Гоголя как большого художника слова, талантливого историка, педагога и критика Пушкин. Именно в период работы писателя над "Арабесками" поэт записал в своем дневнике: "Гоголь по моему совету начал Историю русской критики".

Для Пушкина, хорошо знакомого с "учеными" статьями Гоголя, в которых отразились исторические и литературные позиции писателя, было близко и понятно его желание выступить с утверждением жизненно важных принципов исторической науки, литературы и искусства. Вот почему Пушкин посоветовал именно Гоголю заняться историей русской критики. Он полагал, что Гоголь, как никто другой, справится с этой задачей. Прошло два года, и Гоголь на страницах пушкинского "Современника" с успехом реализовал добрый совет своего старшего друга. Его статья "О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году", открывшая критический отдел журнала, оставила глубокий след в истории русской публицистики.

Продолжение: "Без гнева не скажешь много" >>>