Наташа. Глава VI. Долинина Наталья

ЧАСТЬ III

Глава VI
НАТАША

   1. Муки ожидания
   2. Дуэль?
   3. Наташа и князь

1. Муки ожидания

Все эти долгие четыре дня, когда Иван Петрович был занят хлопотами о Елене, Наташа ходила одна взад и вперед по своей комнате и ждала... Иван Петрович вырывался к ней хоть ненадолго каждый день, но только в первый день Наташа разговаривала с ним дружески. Все следующие дни она, казалось, только и ждала, чтобы он ушел, даже однажды не выдержала и прямо сказала ему, чтобы он уходил... Иван Петрович недоумевал: чем объяснить такой приступ неприязни?

В первый день Наташа делилась с ним своими сомнениями: вправду ли, серьезно ли князь предложил ей стать женой своего сына? Понимая, что Наташа ждет от него утешения, Иван Петрович, как бы не слыша ее сомнений, ответил: «Князь, может быть, и иезуитничает, но соглашается на ваш брак вправду и серьезно».

Наташа на это восклицает: «Да как же бы он мог в таком случае начать хитрить и...». Она тут же возвращается к этой мысли: «Нельзя даже предлога приискать к какой-нибудь хитрости. И, наконец, что ж я такое в глазах его, чтоб до такой степени смеяться надо мной? Неужели человек может быть способен на такую обиду?»

Иван Петрович и с этим соглашается, но про себя думает: «Ты, верно, об этом только и думаешь, теперь, ходя по комнате, моя бедняжка, и, может, еще больше сомневаешься, чем я».

И снова мы видим: хороший человек слабее и уязвимее плохого. Плохому и в ум не придет обвинять в том непонятном и неприятном, что происходит в его жизни, в первую очередь себя. У плохого человека всегда и во всем виноваты другие. Наташа же терзает себя сомнениями: как она вела себя с князем? «Не слишком ли выразила перед ним свою радость? Не была ли слишком обидчива? Или, наоборот, уж слишком снисходительна? Не подумал ли он чего-нибудь?..»

Стремясь утешить и успокоить Наташу, Иван Петрович уже не может уследить за каждым своим словом, у него вырывается:

«— Неужели можно так волноваться из-за того только, что дурной человек что-нибудь подумает! — сказал я.

— Почему же он дурной? — спросила она».

Как видим, теперь роли переменились. Иван Петрович осмелился сказать вслух то, что оба думали про себя, и Наташа сразу бросается защищать князя. Иван Петрович понимает, что заставило Наташу забыть все свои подозрения и броситься отстаивать князя: таково уж свойство ее характера — «захвалить человека, упорно считать его лучше, чем он в самом деле, сгоряча преувеличивать в нем доброе... Тяжело таким людям потом разочаровываться; еще тяжелее, когда чувствуешь, что сам виноват».

Достоевский постепенно, начиная с поведения князя в торжественный миг, когда он явился с предложением, и дальше, нагнетая у читателя подозрения, уже подготовил нас к мысли, что князь не был искренен, когда явился к Наташе, что предложение, сделанное им так торжественно, — только хитрый шаг. Это мы понимаем, уже ненавидим и даже боимся князя — особенно после слов, сорвавшихся о нем у Маслобоева. Какое такое «дельце» можно было «разыскивать» для князя, что даже Маслобоев удивился? Не грозит ли это «дельце» новыми неприятностями и обидами Наташе?

Да, мы уже твердо поняли: от князя нечего ждать, кроме обиды и горя, но вот чего мы не можем понять: зачем же он устроил весь этот спектакль с красивыми словами, с разговором о браке? Какая у него цель? Чего он добивается?

В том-то и особенность книг Достоевского, что главное в них — не развитие действия, не смена событий, но всегда — психология героев. Читателю важно понять характеры действующих лиц, постичь, почему они действуют так, а не иначе, как приходят к тем или иным поступкам и решениям, что происходит в человеческой душе. Поэтому, уже понимая подлую сущность поступков князя, мы хотим проникнуть в душевный смысл этих поступков: как может быть человек столь подл, столь беспринципен?

Может быть, Наташа первая начала подозревать, чего добивается князь, но ей так не хотелось верить его коварству, что подозрения свои Наташа держит при себе и не хочет признаваться в них даже Ивану Петровичу. Однако увидев, что ее друг собрался уходить, Наташа заговаривает с ним о главном, что ее волнует: об Алеше. Сегодня утром он был у нее недолго, «влетел таким мотыльком, таким фатом, все перед зеркалом вертелся. Уж очень он как-то без церемонии теперь...»

Вот она и высказала свои опасения: если раньше Алеша чувствовал хоть какую-то ответственность за ее судьбу, был вынужден относиться серьезно к своим отношениям с ней, то теперь, когда его отец сам явился к Наташе и сделал предложение за сына, Алеша почувствовал себя вправе освободиться от ноши ответственности.

И тут же Наташа принимается обвинять во всем происходящем себя: «Ах, какие мы все требовательные, Ваня, какие капризные деспоты!..»

Обвинив себя, она утешается: раз виновата во всем она сама, то это еще можно исправить: можно послать за Алешей, она будет с ним весела и приветлива, а тогда, может быть, все будет хорошо.

В глубине души она знает, что хорошо уже не будет, что подозрения ее справедливы, она правильно поняла тактику князя. Но так хочется поверить тому, чему хочется верить... На этом Наташа прощается с Иваном Петровичем — и опять остается одна со своими мыслями.

На второй день Наташа опять одна. Ивана Петровича она встречает сухо, расспрашивает его о Елене, но на вопросы об Алеше старается не отвечать и почти не скрывает, что хочет остаться одна.

Иван Петрович не может объективно понять Наташу, потому что любит ее. Достоевский сам за Ивана Петровича подсказывает нам выводы. Во вчерашней сцене мы видели, как Наташа хотела, жаждала обмануть себя, разрушить собственные подозрения, заставив себя поверить, что все идет хорошо, когда все идет плохо. Сегодняшнее ее поведение тоже раскрывает психологию любящего человека: «У нее опять горе», — подумал Иван Петрович и был прав. Но чем сильнее это еще не известное нам горе, тем больше хочется Наташе скрыть его от своего единственного друга, и она явно почувствовала облегчение, когда Иван Петрович стал прощаться.

Понимая все это, Иван Петрович идет домой грустный и озабоченный. О его психологии мы задумывались мало, а ведь это — тоже сложная и трудная психология любящего человека. Он любит, как редко кому удается любить, не позволяя себе ревности, по известной пушкинской формуле: «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам бог любимой быть другим». Самое большое его огорчение — то, что не видит он в Алеше той истинной любви, какой желал бы Наташе, какой сам он ее любит, — любви-самопожертвования, отказа от своего счастья ради счастья любимой.

Наташа обмолвилась, что и сегодня Алеша был у нее, но недолго. Конечно, Иван Петрович поверил ей, но эти быстрые, короткие визиты смущают его: так ли вел бы себя он сам в положении Алеши? И почему Наташа явно не хочет с ним разговаривать?

То, что узнал Иван Петрович у Наташи на третий день, поразило его, «как будто ударило в самое сердце». Встретила она его «недовольным, жестким взглядом», а на его вопросы отвечала: «Знаешь что, Ваня... будь добр, уйди от меня, ты мне очень мешаешь...»

Ничего не понимая, Иван Петрович вышел — и от служанки Мавры узнал правду: Алеша не был ни вчера, ни сегодня, «с третьего дня глаз не кажет»; и если вчера Наташа говорила, что он был, то это только из гордости, «больно ее заело».

Каждый из четырех дней, пока ждут князя, труден по-своему и для Наташи, ее дни идут мучительно медленно, без событий, в раздумьях, и для Ивана Петровича: каждый следующий его день еще больше насыщен событиями и беготней, чем предыдущий. Вот и в третий день — пятницу — у него возникает множество дел и множество беготни. С утра — за деньгами к издателю, потом на рынок, затем домой — трудный разговор с Еленой, от нее к Наташе — и, узнав невероятную новость о том, что Алеша не приходил, «прямо к Алеше», которого, конечно, не было дома, — Иван Петрович мог только оставить ему записку.

Иван Петрович решительно не может ничего понять: раз Алеши нет ни у Наташи, ни дома, значит, он у Катерины Федоровны, что уж и по любым меркам странно: собираясь жениться на одной женщине, забросить ее и проводить все время у другой. Иван Петрович недоумевает, но есть человек, который давно все понял, и, когда Иван Петрович, совсем уже больной, «едва дошел домой», этот человек давно ждет его, с трудом уговорив Елену открыть дверь и пустить его в квартиру. Человек этот — отец Наташи, старик Ихменев.

2. Дуэль?

Старика удивляет присутствие Елены, огорчает больной вид Ивана Петроввича, но все это отступает перед тем решением, с которым он пришел сюда. Николай Сергеич слишком занят болью за дочь — он не может ни говорить, ни думать ни о чем другом. Не сразу он решился сказать, зачем пришел, но «рассердился на себя за свою ненаходчивость» — и решился:

«Ну, да что тут еще объяснять! Сам понимаешь. Просто-напросто я вызываю князя на дуэль, а тебя прошу устроить это дело и быть моим секундантом».

Этот разговор Ивана Петровича с отцом Наташи еще раз показывает безысходность положения униженных и оскорбленных — ведь и последнее средство, на которое решился растоптанный князем старик, невозможно: оно не может принести ничего, кроме новых оскорблений. Сначала Иван Петрович вообще не может понять Николая Сергеича: «Какой же предлог, какая цель? И наконец, как это можно?»

Но решение старика, видимо, продумано уже давно. Он объясняет, что тяжба его кончилась, князь уже выиграл дело и теперь не может обвинить Ихменева, что он затеял дуэль, чтобы не платить ему денег... Вопрос решен: Ихменевка будет по суду передана князю, «следовательно, нет никаких затруднений, и потому не угодно ли к барьеру».

Иван Петрович чувствует: решение вызвать на дуэль пришло именно теперь, когда князь согласился на брак своего сына с Наташей, — значит, Николай Сергеич хочет любой ценой не допустить этого брака — почему же? На первый взгляд, его поведение нелогично, противоречиво: ведь он сам не простил дочери именно того, что она покрыла себя позором, уйдя из дома к любимому человеку, не дождавшись брака с ним. Ведь отец «вырвал ее из... сердца, вырвал раз и навсегда», а теперь, когда возникла надежда на то, что Наташа восстановит в глазах света свою честь, выйдя замуж за молодого князя, — отец ее не только не хочет согласиться на этот брак, но стремится помешать ему.

Оскорбленная гордость заставляет старика Ихменева смотреть на многое иначе, чем он смотрел еще несколько месяцев назад. Теперь ему кажется: самое страшное для Наташи — быть связанной с князьями Валковскими. Раньше он считался с мнением общества, страдал от мысли, что его дочь осуждена светом. Теперь он говорит совсем другое:

«— А плевать на все светские мнения, вот как она должна думать! Она должна сознать, что главнейший позор заключается для нее в этом браке, именно в связи с этими подлыми людьми, с этим жалким светом. Благородная гордость — вот ответ ее свету».

Казалось бы, Николай Сергеич наконец рассуждает разумно. Но нет — он не простил дочь, в нем все еще говорит прежде всего оскорбленная гордость. Он по-прежнему ставит условия: пусть Наташа сама откажется от брака с Алешей, тогда он согласен простить и защитить ее от любого, кому вздумается ее обижать.

До чувств дочери старику нет дела, он думает только о своей любви к ней.

Как всегда бывает в таких случаях, отец не прав там, где отдается отцовскому чувству ревности и обиды за дочь, но он прав, когда думает о будущем дочери, — Иван Петрович поневоле соглашается с ним. Но выход, придуманный стариком, — никак не годится. «Неужели вы могли хоть одну минуту думать, что князь примет ваш вызов?» — спрашивает Иван Петрович.

Об этом ослепленный старик не подумал.

«— Как не примет? Что ты, опомнись!» — восклицает он. Иван Петрович убедительно доказывает ему, что князь «найдет отговорку, совершенно достаточную; сделает все это с педантской важностью» и только осмеёт Ихменева.

Его аргументы сразили старика: все это непонятно ему с его старинным кодексом чести, с его представлениями о благородстве. Николай Сергеич растерянно восклицает:

«— Да как это он не примет? Нет, Ваня, ты просто какой-то поэт; именно настоящий поэт! Да что ж, по-твоему, неприлично, что ли, со мной драться? Я не хуже его. Я старик, оскорбленный отец; ты — русский литератор и потому лицо тоже почетное, можешь быть секундантом и... и...»

Неужели для князя Валковского могут иметь хоть какое-то значение эти понятия: оскорбленный отец, русский литератор... Он ведь сам открыто говорил Наташе, что любит деньги и положение в свете — какое может быть положение у нищего литератора и помещика, потерявшего последнее поместье? Не снизойдет князь до этих людей — Иван Петрович прав, и старик постепенно понимает это. Единственное, что ему остается теперь, когда рухнула последняя его надежда спасти дочь, подставив себя под пистолет, — это вручить Ивану Петровичу «сто пятьдесят рублей, на первый случай» — «слишком ясно», какой первый случай он имеет в виду: Наташа останется брошенная, униженная, без денег, ей понадобится его помощь...

3. Наташа и князь

Проходит долгий третий день, который Наташа опять проводит в ожидании, и вот наступает четвертый — день, когда все должно объясниться, когда приедет, наконец, князь. Что еще может автор сообщить нам о князе Валковском? На протяжении второй части романа мы так много узнали о его подлости и коварстве, что, кажется, ничем нас уже не удивишь. Но тем не менее вся третья часть будет посвящена князю — и мы опять узнаем о нем немало нового. В конце третьей части князь исчезнет со страниц романа, только еще один раз он мелькнет перед нами совсем ненадолго — но в третьей части он раскроется сполна. Нужно ли, оправдано ли такое пристальное внимание писателя к этой внешне привлекательной, но внутренне столь отвратительной личности?

У Достоевского не так много вполне плохих людей: мы испытываем ко многим из них если не жалость, то хотя бы понимание причин, сделавших этих людей злыми и безнравственными. Смердякова в «Братьях Карамазовых» сделала злодеем несправедливость судьбы; Свидригайлов в «Преступлении и наказании» искупает свое злодейство самоубийством, Ганя Иволгин в «Идиоте» мелок и гадок, но пытается сохранить человеческое достоинство; в князе Валковском нет ничего не только доброго или честного, но хоть сколько-нибудь оправдывающего его страшную жизнь.

Достоевский, стремясь объяснить психологию князя, обращает внимание читателя прежде всего на лицемерие, постоянную лживость этого человека. Поэтому такое важное значение имеет встреча Ивана Петровича с князем на темной и грязной лестнице дома, где живет Наташа. Иван Петрович был готов к тому, чтобы встретить князя: он видел его коляску, он знал, что сегодня князь обещал быть у Наташи, — и все-таки не поверил, что впереди него по темной лестнице взбирается князь: «Незнакомец, взбираясь наверх, ворчал и проклинал дорогу и все сильнее и энергичнее, чем выше он поднимался. Конечно, лестница была узкая, грязная, крутая, никогда не освещенная; но таких ругательств, какие начались в третьем этаже, я бы никак не мог приписать князю: взбиравшийся господин ругался, как извозчик», — признается Иван Петрович. Но главное впереди — убедившись, наконец, при свете фонаря, что перед ним действительно князь Валковский, Иван Петрович увидел, как неприятно было князю заметить, что следом за ним шел друг Наташи, «но вдруг все лицо его преобразилось. Первый злобный и ненавистный взгляд его... сделался вдруг приветливым и веселым, и он с какой-то необыкновенной радостью протянул мне обе руки...»

Иван Петрович видит лицемерие князя, понимает его природный дар перевоплощения, способность владеть своим лицом, интонацией, голосом, не верит его «простодушнейшему хохоту» — и все-таки не скоро еще поверит в полную, неизменную лживость князя.

К Наташе князь входит, уже вполне овладев собой, «дружески и весело» приветствует ее, изумляется, что Алеши еще нет, — Иван Петрович не может не понимать неправдивости поведения князя, — и в то же время он пугается, увидев что Наташа пришла к выводу: «Виноват всему он» и, видимо, решилась на какой-то резкий шаг.

За эти четыре дня, что она металась в отчаянии по своей комнате и ждала Алешу, а его не было, Наташа тоже научилась — если не хитрить, то по крайней мере владеть собой. Она «вышла к князю с светлым лицом, заговорила с ним» с самым простодушным видом — и, может быть, даже успела обмануть князя — но ненадолго.

Начинается борьба правды и лжи, честности и лицемерия. Наташа старается сохранить вежливость — и только. Князь любезно лжет, Наташа любезно же дает ему понять, что разгадала его ложь. Но Иван Петрович все еще не верит князю: «...он говорил так прямо, так натурально. Казалось, не было возможности в чем-нибудь подозревать его».

Речь князя сводится к тому, что он только что встретил Алешу и сам послал его с поручением, потому что он ведь теперь все время сидит у Наташи и «забыл все на свете».

На это Наташа спрашивает «тихим и спокойным голосом:

— И вы вправду не знали, что он у меня все эти дни ни разу не был?»

Изумление князя кажется неподдельным, но, пожалуй, оно слишком уж неподдельно, слишком сильно, он даже делает вид, что не совсем верит Наташе. И тут она открывает все свои карты: «...я так думала, что вы не только не станете удивляться, но даже заранее знали, что так и будет».

Князь, видимо, не ожидал, что эта неопытная девочка разгадает его планы, поймет всю подноготную его поступков. Он раздражен и пробует говорить с Наташей, как оскорбленный отец: «...вы как будто и меня в чем-то обвиняете, тогда как меня даже здесь и не было... вы, по некоторой мнительности, которую я замечаю в вашем характере, уже успели изменить обо мне мнение...»

Увидев, что очаровать Наташу не удалось, он надеется теперь испугать ее. Как ни велик его опыт обманов, князь еще не понимает, что эта девочка, выросшая в уединенном поместье, привыкшая к обожанию родителей, никогда не сталкивавшаяся со злом, накопила за последние полгода такой опыт страданий, что может поспорить со всеми его хитроумными, тонкостями. Сила ее любви к Алеше такова, что она теперь умеет и думать, и делать выводы, и угадывать своим страдающим сердцем то, чего не угадал бы и опытный делец. Князь рассчитывал обмануть ее без труда — и он делает ошибку в той борьбе, какую неожиданно для него начала Наташа. «Не уезжал бы я — вы бы меня узнали лучше, да и Алеша не ветреничал бы под моим надзором. Сегодня же вы услышите, что я наговорю ему», — с самым доброжелательным видом произносит князь. Но Наташа уже решилась сражаться единственным доступным ей оружием: полной честностью.

«— То есть вы сделаете, что он мною начнет тяготиться?» — отвечает Наташа.

Князю приходится переменить тон. На обман не поддалась, на испуг не поддалась, теперь он пробует обидеться. Но и здесь Наташа не поддается: «Обижать я вас не хочу, да незачем, хоть уж потому только, что вы моими словами не обидитесь, что бы я вам ни сказала. В этом я совершенно уверена, потому что совершенно понимаю наши взаимные отношения: ведь вы на них не можете смотреть серьезно, не правда ли?»

Князь отвечал на всю суровую, хотя по форме и шутливую, речь Наташи тоже шутливым тоном. Но Ивану Петровичу послышался в его ответе «какой-то уж слишком легкий, даже небрежный тон». Наташа обращается к князю: если он действительно хочет доказать свою прямоту и искренность, то она просит одного: «Ни одним словом, ни одним намеком обо мне не беспокоить Алешу ни сегодня, ни завтра. Ни одного упрека за то, что он забыл меня...»

Князь обещает выполнить эту просьбу, собирается еще что-то сказать, но тут появляется Алеша.

Мы хорошо помним, как он «влетел с каким-то сияющим лицом» и радостно, весело рассказал о Левеньке и Бореньке, а главное — о Кате и о миллионе, который она готова пожертвовать во имя идей Левеньки и Бореньки. Этого мало — он и отца решил привлечь к своим новым знакомым, оторвав его от светского круга... «Но как только Алеша кончил, князь вдруг разразился смехом». Алеша огорчился — и здесь в нем проснулось подлинное достоинство. Он отвечал отцу спокойно и откровенно: «Ты согласился на мой брак с Наташей; ты дал нам это счастье и для этого победил себя самого... Но почему же ты теперь с какой-то радостью беспрерывно намекаешь мне, что я еще смешной мальчик и вовсе не гожусь быть мужем; мало того, ты как будто хочешь осмеять, унизить, даже как будто очернить меня в глазах Наташи...»

Как ни наивен казался Алеша, когда рассказывал о своих новых знакомых и их высоких идеях, теперь мы начинаем понимать, что и в наивности его виноват князь. Алеша вовсе не глуп, он многое видит, замечает. В эти четыре дня, когда он, на первый взгляд, только и делал, что болтал с Катей и выслушивал умствования Безмыгина, Алеша тоже вспоминал вечер, проведенный его отцом у Наташи, думал о поведении отца, перебирал в памяти странные слова, сказанные ему отцом о Наташе «как-то легко, как-то без любви, без такого уважения к ней...»

Видимо, князь даже и такой приветливости не ожидал от сына. Поэтому, старательно лицемеря здесь, перед Наташей и Иваном Петровичем, он не выбирал выражений при Алеше — и теперь «князь смутился».

Второй уже раз за один субботний вечер ему пришлось быстро менять рассчитанную позицию: сначала он понял, что его раскусила Наташа; теперь оказалось, что и сына любовь к Наташе сделала зорким, и сын уже начинает понимать неискренность отца, хотя все еще хочет ему верить и надеется, что отец сохранит в его душе тот ореол благородства, в каком был всегда.

Князю нужно быстро искать оборонительную позицию. И он находит ее, изменив слову, данному Наташе. Он обрушивается на сына с упреками за то, что тот поселил Наташу в такой плохой квартире, не заботился о ней и, наконец, прямо выговаривает ему: как мог Алеша четыре дня не показываться к той, которой предстоит сделаться его женой, а вместо того «увлекся всем, что благородно, прекрасно, честно...» Все, что говорит князь, совершенно справедливо, но мы ведь видели, как Наташа специально просила его не говорить Алеше ничего подобного и объяснила причину своей просьбы: она не хочет, чтобы Алеша ездил к ней по обязанности, чтобы стал тяготиться ею...

Теперь, когда князь говорит все это, мы, конечно, уже понимаем: именно для того и говорит, чтобы разрушить предложенную им же свадьбу. Но он опять просчитался: забыл о Наташе. Ему было важно сейчас совладать с бунтом сына, и он упустил главную опасность: он все надеялся, что Наташа или не решится прямо выступить против него, или выступит так, что Алеша рассердится на нее за это... А Наташа решилась — и заговорила с той мерой откровенности и честности, какой не может не понять даже Алеша, хотя он, конечно, испытал «наивный страх и томительное ожидание», когда Наташа начала говорить.

За эти мучительные четыре дня Наташа поняла все истинные цели князя, и так как он настаивает: «...не благоволите ли вы объясниться?» — Наташа, «сверкая глазами от гнева», решается высказать «все, все!»

Наташин отец хотел вызвать князя на дуэль; преданный Иван Петрович отговорил его, да и вправду князь не позволил бы стрелять в себя. Но дуэль состоялась на наших глазах — словесная дуэль, на которой с князем сражается одна Наташа. Ни в ком она не находит поддержки; Наташа произносит свою выстраданную речь стоя, «не замечая того от волнения», а князю только того и надо: раз Наташа поняла все его хитрости, пускай теперь она порвет помолвку, возьмет на себя вину за разрыв и, главное, останется виноватой в глазах Алеши.

Длинная речь Наташи занимает почти целую страницу: она обвиняет князя в том, что его сватовство было шуткой, тонким расчетом с целью разлучить сына с Наташей: «Вам надо было успокоить вашего сына, усыпить его угрызения, чтоб он свободнее и спокойнее отдался весь Кате; без этого он бы все вспоминал обо мне, не поддавался бы вам, а вам наскучило дожидаться. Что, разве это неправда?»

Ни Иван Петрович, ни Алеша не могут поддержать, защитить Наташу, потому что оба они все еще верят князю. Даже Иван Петрович старается перебить ее речь: «...подумай, что ты говоришь!» — кричит он. Алеша же «сидел убитый горем и смотрел, почти ничего не понимая».

Князь с самого начала чувствует себя победителем в этой дуэли, потому что его оружие: ложь и хитрость — гораздо сильнее Наташиного: честности и правды. Князь может позволить себе поиздеваться «вполголоса, как будто про себя»:

«— Романы, романы... уединение, мечтательность и чтение романов!»

Князь и не думает отвечать Наташе на ее речь; он делает вид, что оскорблен ее подозрениями. Что думает Наташа, ему совершенно безразлично, его цель — убедить Алешу, что не он, а Наташа разрушила помолвку, на которую он благородно согласился; не он оскорбил Наташу, а она его. Бедный Алеша не может этого выдержать и бросается на защиту отца: «...верю, что ты не мог оскорбить, да и не могу я поверить, чтобы можно было так оскорблять!»

Князь добился того, чего хотел. Ему удалось представить Наташу «исступленной», подозрительной женщиной, которая своим поведением и слепой ревностью к Кате заставила его, князя, пересмотреть свое отношение к предполагаемому браку. Теперь князь уже признается: «...мы поторопились, действительно поторопились».

Что могло остаться Наташе, которая одна понимает всю его хитрую политику и знает, что через минуту князь объявит: это он расторгает помолвку? Торопясь предупредить его отказ женить сына, Наташа кричит: «...я сама, еще два дня тому, здесь, одна, решилась освободить его от слова, а теперь подтверждаю при всех. Я отказываюсь!»

Князь не показывает своего торжества: ведь ему надо продолжать обманывать Алешу. Напротив, он делает вид, что все эти страшные слова для Наташи — только игра, он обещает еще увидеться с Наташей и обо всем поговорить, упоминает свои будто бы планы насчет Наташиных родственников — словом, старается оставить Наташу и Ивана Петровича в недоумении и неясности. И снова, как четыре дня назад, напрашивается в гости к Ивану Петровичу.

Зачем ему так нужно это знакомство? И почему теперь Иван Петрович тоже чувствует, что уже не может «избежать его знакомства»? Одно князь заставил всех почувствовать: его воля сильнее, чем воля каждого из участников этой сцены в отдельности, и сильнее, чем все они вместе. Раз ему заблагорассудилось или почему-то нужно поговорить отдельно с Иваном Петровичем, значит, он добьется этого. «На днях я буду у вас; вы позволите?» — с этими словами князь покидает Наташину комнату.

После ухода князя все остаются угнетенные и встревоженные. Ивану Петровичу все кажется, что Наташа наговорила лишнего, что все могло бы обернуться иначе. Когда же он узнает, что Наташа приготовила и закуску, и вино, что у нее тоже оставалась какая-то надежда на этот вечер, Иван Петрович совсем уж огорчается.

Но еще больше огорчен Алеша. Он ведь уже так настроился, что все будет хорошо. И вдобавок — правильно угадала Наташа — князь своим предложением очистил Алешину совесть: раз свадьба решена, раз Наташа уж непременно будет его женой, теперь он мог не думать о ней, а целиком предаться новому чувству — к Кате. И вдруг все рухнуло! Алеше так хочется вернуть вчерашний день, когда было так хорошо и весело, такие умные разговоры вел Безмыгин, так интересно было с Катей...

Наташа своим исстрадавшимся сердцем понимает все, что происходит в душе ее возлюбленного. Она знает: «эта ехидна князь» полностью овладел простодушным сердцем сына. Знает и другое: ей нужно немедленно расстаться с Алешей навсегда, не дожидаясь, пока их заставят расстаться силой. Но она не может преодолеть себя, свою мучительную любовь; не находит сил, чтобы прогнать Алешу. Только Ивану Петровичу она признается: «Все кончено! Все пропало!» И остается ждать приговора своей злой судьбы, которой управляет уже не она.

Глава VII. Князь Пётр Валковский >>>