Князь Пётр Валковский. Глава VII. Долинина Наталья

ЧАСТЬ III

Глава VII
КНЯЗЬ ПЕТР ВАЛКОВСКИЙ

   1. Переплетение судеб
   2. Князь открывается
   3. Планы и угрозы
Отступление седьмое. О романе «Идиот»

1. Переплетение судеб

Следующие главы сообщают читателю много нового, и, главное, они все теснее переплетают историю князей Валковских с историей старика Смита и его внучки. Мы еще не знаем, как тесно переплетутся судьба Наташи и судьба Нелли, но уже понимаем, что и в жизни маленькой нищей девочки князь Валковский играет какую-то зловещую роль. Помогает нам выяснить эту роль все тот же школьный приятель Ивана Петровича Маслобоев; он хитрит, ничего не рассказывает, но обнаруживает необыкновенную заинтересованность в судьбе девочки.

А Нелли, в свою очередь, удивляет Ивана Петровича. Оказывается, девочка, оставаясь одна, читала книгу Ивана Петровича. То, о чем она спрашивает, характерно для детского восприятия литературы. Нелли хочется, чтобы в книге все кончалось хорошо, как в сказке. Узнав, что «девушка и старичок» так и останутся «бедные» и не будут счастливы, она, казалось, даже рассердилась на автора повести: «Ну, вот... Вот! Вот как это! У, какие!.. Я и читать теперь не хочу!»

Иван Петрович ничем не может утешить девочку, кроме как сказать ей, что «это все неправда, что написано, — выдумка». Но ведь для детского восприятия литература — всегда правда, и литературные герои — всегда живые. Расстроившись и огорчившись судьбой Вареньки Доброселовой и Девушкина, Нелли одновременно и плачет, и жалеет... не героев книги, а самого Ивана Петровича.

«Наконец кончилась эта чувствительная сцена», — заключает Достоевский. Выходит, ему нужно подчеркнуть, обратить внимание читателя на чувствительность сцены, когда Нелли и смеется, и плачет, и не может скрыть нежности к Ивану Петровичу.

Когда же после разговора с Нелли Иван Петрович направляется к Маслобоеву и сталкивается там с князем, который, увидев его, «как будто смешался», подозрения охватывают Ивана Петровича с новой силой.

Князь был явно недоволен этой встречей, торопился по своим делам, но подтвердил, что скоро сам явится к Ивану Петровичу.

Что же узнал Иван Петрович от Маслобоева? Таинственную историю князя, которая происходила давно. Захмелевший Маслобоев сохраняет, однако, скрытность, и от этого рассказ его звучит еще более угрожающим и роковым. Все попытки Ивана Петровича узнать время и место действия, фамилии действующих лиц — Маслобоев старательно пресекает. И было это «ровно девяносто девять лет тому назад и три месяца», и фамилия одного из действующих лиц — то Феферкухен, то Фрауенмильх, то, наконец, Брудершафт, и происходили события «в городе Санта-фе-де Богота, а может, и в Кракове, но вернее всего, что в фюрстентум Нассау...»

Нетрудно себе представить, с каким интересом выслушал Иван Петрович рассказ Маслобоева, о том, что князь в давние годы соблазнил дочь какого-то богатого заводчика и увез ее с собой в Париж. «Старик же любил дочь без памяти, до того, что замуж ее отдавать не хотел... чудак какой-то, англичанин...» — проговаривается Маслобоев.

«— Англичанин? Да где же все это происходило?» — волнуется Иван Петрович. Мы понимаем его волнение: англичанин был Смит. Но Маслобоев тут же отказывается от своих слов: «Я только так сказал: англичанин, для сравнения...»

Несмотря на все оговорки Маслобоева, читателю, как и Ивану Петровичу, сразу представляется, что речь идет о судьбе матери Нелли. Иван Петрович ведь уже знает, что у ее матери был за границей добрый друг, который о ней заботился, а потом умер. Маслобоев тоже рассказывает, что следом за князем и увезенной им девушкой отправился ее поклонник — «идеальный человек, братец Шиллеру». Еще подробности, до сих пор незнакомые Ивану Петровичу: «девушка была чистая, благородная, возвышенная», но князь обманом и уговорами убедил ее увезти какие-то документы отца. И снова Маслобоев проговаривается: когда в Париже князь бросил молодую женщину, «она родила дочь... то есть не дочь, а сына, именно сынишку, Володькой и окрестили».

В дальнейшем рассказе Маслобоев уже не путается и все время говорит о Володьке. Но может ли верить ему Иван Петрович, может ли не думать о девочке, которая ждет в его комнате? Между тем история осложняется тем, что у покинутой женщины осталось на руках формальное обязательство князя жениться.

«— Я подозреваю, что ты у него по этому делу хлопочешь, Маслобоев», — не выдерживает Иван Петрович. А Маслобоев и не думает скрывать: да, именно, князю ведь нужно узнать, действительно ли умерла и она, и обокраденный им старик, «и о птенце...» Хотя он переносит действие этой истории то в Мадрид, то в Краков, Иван Петрович уже не верит его хитростям: как бы ни было, Маслобоев не скрывает, что рассказывает именно о князе Валковском. Еще одно любопытно в его рассказе: Маслобоев с легким презрением говорит о поэтах, мечтателях, называет идеального поклонника «братцем Шиллеру» и снова вспоминает Шиллера, рассказывая о непрактичности молодой женщины и влюбленного в нее человека: «А она хоть и плюнула ему (князю. — Н. Д.) в его подлое лицо, да ведь у ней Володька на руках остался: умри она, что с ним будет? Но об этом не рассуждалось... Шиллера читали».

Маслобоев делает из всей этой истории прямой и точный вывод: «Вообще эдаким подлецам превосходно иметь дело с так называемыми возвышенными существами. Они так благородны, что их весьма легко обмануть, а во-вторых, они всегда отделываются возвышенным и благородным презрением вместо практического применения к делу закона, если только можно его применить».

Речь идет о давней истории с участием князя Валковского, но читатель все время видит за этой давней историей дела сегодняшние: судьбу Наташи. Ведь и про нее с Иваном Петровичем практичный человек мог сказать, что вместо «применения к делу закона» они «Шиллера читали».

Если в начале романа «Униженные и оскорбленные» Шиллер напоминал о пьяном немецком ремесленнике, изображенном Гоголем, то теперь уже речь идет о немецком поэте-романтике, и Шиллер — великий поэт — символизирует возвышенное, благородное и... совершенно оторванное от практической жизни представление о человеческих отношениях.

Стремясь соблюсти свою профессиональную, сыщицкую честность, Маслобоев скрывает факты, сроки, имена; он повторяет одну только фразу: «...берегись ты этого князя. Это Иуда-предатель и даже хуже того». Услышав от Ивана Петровича историю Наташи и тяжбы старика Ихменева с князем, Маслобоев восторгается умом Наташи, которая «с первого шага узнала, с кем имеет дело, и прервала все сношения». У Маслобоева не возникает ни малейших сомнений в том, что «князь настоит на своем, и Алеша бросит ее»... Но с наибольшим жаром воспринимает Маслобоев рассказ о тяжбе старика Ихменева: «Да кто у него по делу-то ходил, кто хлопотал? Небось сам! Э-эх! То-то все эти горячие и благородные! Никуда не годится народ! С князем не так надо было действовать. Я бы такого адвокатика достал Ихменеву — э-эх!»

Да, Наташа поняла подлость и коварство князя Валковского, но бороться с ним она не умеет. Ей остается поступить так, как женщина, о которой рассказывает Маслобоев: плюнуть князю «в его подлое лицо». Не может, не умеет она защитить ни себя, ни своего ограбленного отца: сила на стороне князя, и мы скоро об этом узнаем. Униженные и оскорбленные не могут ничего изменить в окружающем их мире, где подлецы всегда торжествуют.

В произведениях Достоевского всегда поражает, как много происходит в жизни героев за один только день. Вот и в этот день, описанный вслед за субботой, когда князь приезжал к Наташе, в жизни Ивана Петровича произошло невероятно много событий: он весь день на ногах, бежит пешком из одного конца города в другой, и непонятно даже, как он всюду поспевает.

2. Князь открывается

Попробуем проследить его путь в одно только это воскресенье. Встал Иван Петрович рано и с утра имел длинный разговор с Нелли о своей книге. Это было у них дома, неподалеку от Вознесенского проспекта. Потом Иван Петрович поспешил на Васильевский остров к старикам Ихменевым. От них ровно к двенадцати часам поспел к Маслобоеву — там же, на Васильевском острове. От Маслобоева направился к Наташе — на Фонтанку, возле Гороховой улицы. Часа в три он вернулся домой, а ровно в семь уже был опять у Маслобоева. Может быть, конечно, какой-то из этих неблизких петербургских концов он проехал на извозчике, но мы знаем, что денег у Ивана Петровича немного: скорее всего большую часть пути он проделал пешком.

От Маслобоева он ушел около девяти часов и опять направился домой, на Вознесенский проспект. Здесь уже Иван Петрович прямо сообщает: «..я шел и торопился домой: слова Маслобоева слишком меня поразили». Но этому длинному дню все еще предстояло длиться. Едва Ивам Петрович вошел в ворота, к нему «бросилась какая-то странная фигура... какое-то живое существо, испуганное, дрожащее, полусумасшедшее...» Легко понять ужас, охвативший Ивана Петровича: «Это была Нелли!»

Из ее сбивчивых объяснений ничего нельзя было понять: «...там, наверху... он сидит... у нас», — повторяла Нелли и отказывалась идти домой, пока не уйдет таинственный посетитель. Им оказался князь Валковский.

Князь, разумеется, не пешком пришел к Ивану Петровичу — «у ворот дожидалась его коляска». Уговаривая Ивана Петровича поехать с ним к графине, мачехе Кати, князь был необыкновенно ласков и любезен, говорил, «что туда не надо никаких гардеробов, никаких туалетов», но явно испытал облегчение, увидев, что у Ивана Петровича есть фрак.

Ивану Петровичу «было о чем задуматься» во время короткого пути к графине. Он, впрочем, не говорит, что ехать было близко, находит другое слово: «...ехать было недолго» — и читателю невольно приходит на ум, что пешком проделать еще и этот путь Ивану Петровичу было бы тяжело. А в коляске ехали недолго и за этот короткий путь успели переговорить об очень важном. Мы приближаемся к раскрытию всей тайны характера князя: он затем и стремился поближе познакомиться с Иваном Петровичем, чтобы раскрыться перед ним, испугать его... Вот и сейчас, в карете, он самым дружеским образом начинает советоваться с Иваном Петровичем, как ему лучше отдать старику Ихменеву десять тысяч, которые князь у него отсудил. Разговор этот с самого начала раскрывает оба характера: мы видим, что князь хитрит, когда спрашивает у Ивана Петровича совета, да и сам Иван Петрович понимает, что неспроста князь решил с ним советоваться по поводу этих денег. Смысл вопроса: нельзя ли заплатить старику Ихменеву за дочь, непременно ли он откажется от этих денег — а вдруг возьмет? Осознав этот смысл, Иван Петрович «так и вспыхнул и даже вздрогнул от негодования».

Все-таки Иван Петрович пытается растолковать, что честным выходом из этого запутавшегося дела было бы женить Алешу на Наташе... князь не слушает. Иван Петрович оскорблен не только вопросом, который князь посмел ему задать, его оскорбила «грубая великосветская манера, с которой он, не отвечая на мой вопрос и как будто не заметив его, перебил его другим... Я до ненависти не любил этого великосветского маневра и всеми силами еще прежде отучал от него Алешу».

Если раньше Иван Петрович мог надеяться, что ему удастся что-то объяснить, что-то доказать князю, то уже теперь он может быть совершенно уверен: слушать его князь не станет. Он для того и хотел встретиться с Иваном Петровичем, чтобы высказать ему свою позицию, заставить Ивана Петровича выслушать себя — больше ему ничего не нужно. Но дорога к графине длилась недолго, и князь успел только задать Ивану Петровичу свой чудовищный вопрос да подтвердить: «Если вы продолжаете быть привязанным к Наталье Николаевне, то не можете отказаться от объяснений со мною, как бы мало ни чувствовали ко мне симпатии». В этом заявлении скрыта угроза Наташе. Но времени, чтобы понять эту угрозу, уже нет — приехали. И разговор поневоле откладывается.

Жилище графини описано общими словами. Это первое описание богатого дома, какое мы встречаем у Достоевского.

Позже, в романе «Идиот», Достоевский приведет нас в квартиру генерала Епанчина, и в гостиную Настасьи Филипповны, и на дачу Епанчиных — нигде он не станет подробно останавливаться на обстановке комнат, но сумеет заставить нас увидеть камин, куда Настасья Филипповна бросила пачку денег, и кресла, в которых расположились гости, и туалеты присутствующих дам, и мантилью, в которую куталась Настасья Филипповна.

Подробного описания нигде не будет, но будут отдельные, казалось бы, случайные детали, которые и создадут обстановку. В своем романе Достоевский или еще не умеет или не хочет создать в нашем воображении явственное представление о квартире графини.

«Графиня жила прекрасно. Комнаты были убраны комфортно и со вкусом, хотя вовсе и не пышно». Как — прекрасно? Этого мы не узнаем. Что значит «комфортно и со вкусом, хотя... и не пышно»? Представить себе это невозможно, да и не нужно. Достоевскому не важно, как жила графиня, и даже как жила Катя, ему нужно только противопоставить эти условия жизни тесной комнатке Наташи, скромному жилищу ее родителей на Васильевском, а главное, «сундуку», где живет Иван Петрович. Эту задачу он легко выполняет, пользуясь маловыразительными словами, единственная цель которых — подчеркнуть роскошь обстановки: «прекрасно», «комфортно», «со вкусом»...

Единственная подробность, подчеркнутая Иваном Петровичем: «прекрасный серебряный самовар», из которого графиня сама разливала чай. Все остальные подробности касаются планов графини и людей, которых она собрала в своей квартире. Жилье графини, хотя и убранное «комфортно», «носило на себе характер временного пребывания», потому что «носился слух, что графиня на лето едет в свое имение (разоренное и перезаложенное)...» Единственный гость графини — «какой-то очень великосветский господин пожилых лет и со звездой, несколько накрахмаленный, с дипломатическими приемами». Описание этого господина столь же поверхностно, как и описание квартиры. В нем важно два слова — «очень великосветский». Дальше мы узнаем, что господин этот «говорил спокойно и величаво», то есть опять-таки на светский манер.

Главное, что важно подчеркнуть Достоевскому: после мира униженных и оскорбленных, мира жертв светского человека князя Валковского, мы попадаем вместе с Иваном Петровичем в мир, привычный князю: имение разорено и перезаложено, а квартира прекрасная, самовар серебряный, жизнь тем более роскошная, чем меньше есть на нее денег, жизнь фантастическая, непонятная трудовому человеку.

Еще одно обстоятельство подчеркивает Иван Петрович: кроме накрахмаленного господина, других гостей не было, «и никто не являлся во весь вечер». Эту странность Иван Петрович объясняет тем, что графиня в эту зиму не успела «завести в Петербурге больших связей и основать свое положение». Теперь нам становится понятно, зачем ей понадобился Иван Петрович: именем известного писателя можно было заманить в свою гостиную нужных людей.

Иван Петрович не говорит об этом; видно, и он понял тайную цель графини — но ведь не ради нее он приехал в этот дом. Выполняя просьбу Наташи, он должен познакомиться с Катей, рассмотреть ее поближе.

И вот в гостиной появляется Катя в сопровождении Алеши. О Кате мы будем говорить отдельно. Сейчас нам важен Алеша, а он, конечно, не умеет скрыть ничего и сразу обнаруживает все, чем «начинил» его за один день отец.

Рассказывая Ивану Петровичу, что отец «хочет отказаться от денег, которые выиграл по процессу с Ихменева», Алеша восторгается: «Как благородно он это делает». Вдобавок он проговаривается: «Наташа ревнива и хоть очень любит меня, но в любви ее много эгоизма, потому что она ничем не хочет для меня пожертвовать».

И Катя, и Иван Петрович не верят своим ушам. Катя сразу догадывается: «Нет, это неспроста!.. Признавайся, Алеша, признавайся сейчас, это все наговорил тебе отец? Сегодня наговорил?»

Да, она права, и Алеша признается, что отец говорил все это «так по-дружески», невозможно было ему не поверить, да к тому же Наташа «его так оскорбила, а он ее же так хвалит».

Из длинного рассуждения Алеши, произнесенного «жалобным голосом», становится ясно, что именно внушил ему отец: что Наташа «до того уж слишком меня любит, до того сильно, что уж это выходит просто эгоизм, так что мне и ей тяжело, а впоследствии и еще тяжелее будет».

Князь правильно рассчитал: теперь, когда Алеша больше тянется к Кате, чем к Наташе, можно объяснить Наташину любовь эгоистичной, потому что Алеше она не так уж нужна, как прежде; можно даже сказать, что Наташа ничем не хочет жертвовать ради того, кого любит. Мы-то знаем, что все не так, что Наташа пожертвовала родителями, которых любила, пожертвовала своим добрым именем — всем пожертвовала во имя любви к Алеше и только одного ждала от него: чтобы он отвечал на ее любовь. Но прошло время — и он уже не может отвечать ей такой же любовью, и его уже тяготит эта любовь, ее можно объявить нестерпимым грузом, который нелегко вынести.

Расчет князя строится на понимании эгоистической натуры Алеши. Князю было бы легко убедить сына в своей правоте и восстановить его против Наташи, но Катя, от которой князь, видимо, никак этого не ожидал, оказалась умным его врагом. Она легко разгадала все его хитрости.

С какой целью князь оставил Ивана Петровича наедине с Катей? Цель ясна: чтобы Иван Петрович понял, какова девушка, предназначенная в жены Алеше. Князь, возможно, даже догадывается, что все свои впечатления Иван Петрович перескажет Наташе.

Иван Петрович и князь выходят вместе, садятся в коляску князя — тот неожиданно приглашает Ивана Петровича отужинать с ним, настойчиво подчеркивает: «Я вас приглашаю».

Трудно не догадаться, что это значит: «Я заплачу». Иван Петрович решился ехать, но в ресторане платит за себя сам.

3. Планы и угрозы

Разговор Ивана Петровича с князем в ресторане — самое острое, напряженное место в романе «Униженные и оскорбленные». Такие мучительные и напряженные, и раскрывающие психологию героев разговоры характерны для Достоевского. В какой-то степени все знаменитые разговоры героев Достоевского — князя Мышкина с Рогожиным в «Идиоте», Раскольникова со Свидригайловым в «Преступлении и наказании», братьев Карамазовых друг с другом и, наконец, разговор Ивана с чертом в «Братьях Карамазовых» — все они выросли из разговора Ивана Петровича с князем Валковским. В «Униженных и оскорбленных» перед нами как бы черновик, набросок чудес Достоевского.

Разговор в коляске по дороге к графине был как бы предисловием к основному разговору в ресторане. Теперь князь разыгрывает обиду: «...тут замешались чуть ли не сословные интересы» — так объясняет он отказ Ивана Петровича от ужина. Но, убедившись в твердости решения своего спутника, принимается говорить с ним «вполне дружелюбно», то есть, попросту говоря, издеваться над скромной жизнью писателя вдали от света, который «нужно знать» литератору. Впрочем, оговаривается князь, литературу теперь не интересует светская жизнь, «у вас там теперь все нищета, потерянные шинели, ревизоры, задорные офицеры, чиновники, старые годы и раскольничий быт, знаю, знаю».

Пренебрежительно отозвавшись о литературе, князь уже этим оскорбляет Ивана Петровича, но дальше он совсем уж перестает стесняться. «Его тон вдруг изменился и все больше переходил в нагло фамильярный и насмешливый».

Иван Петрович между тем не может отвечать тем же «не из боязни, а из проклятой моей слабости и деликатности. Ну как в самом деле сказать человеку грубость прямо в глаза, хотя он и стоит того и хотя я именно и хотел сказать ему грубость?»

Вот уж о чем не задумывается князь Валковский: его не останавливает ни слабость, ни деликатность — чем дальше идет разговор, тем больше он пьянеет и тем смелее говорит Ивану Петровичу в глаза все, что вздумается. Издевательским тоном он обращается к своему собеседнику, называя его то «мой друг», то «мой поэт». С первых же слов перечеркивает и тот, сам по себе достаточно подлый разговор, который был у них в коляске: «Давеча я с вами заговорил об этих деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце... Я ведь это так говорил!» Теперь он уже оставил великосветский ложно-дружеский тон. Слышал бы старик Ихменев, как князь, вдобавок ко всем оскорблениям, еще называет его колпаком!

Но самое невыносимое для Ивана Петровича — ведь и о Наташе князь теперь позволяет себе говорить без малейшего уважения: «Хоть мой Алексей дурак, но я ему отчасти уже простил — за хороший вкус. Короче мне эти девицы нравятся...»

Иван Петрович гневно просит его переменить разговор, князь в ответ на это прямо спрашивает: «...очень вы ее уважаете?» и следом: «Ну, ну и любите?»

Что может ответить на это Иван Петрович? Князь уже понял, что его выслушают, — ради Наташи. Теперь он намерен высказать все, что хочет, — развлечься на славу. Иван Петрович «вскричал»: «Вы забываетесь!», но не ушел и не уйдет. Он должен понять, чем может князь угрожать Наташе, какими еще подлыми способами оскорбить и унизить ее.

Князь и смеется, и подмигивает, и непрерывно предлагает Ивану Петровичу выпить то вина, то шампанского — его страшно веселит эта ситуация, когда он может безнаказанно издеваться над лучшими чувствами человека, а тот не имеет никакой возможности ему ответить.

Самое удивительное в этой безобразной сцене: Иван Петрович решился все терпеть, и все-таки он одной фразой останавливает князя, когда тот слишком уж разошелся. Иван Петрович восклицает: «Я не хочу, чтоб вы говорили теперь о Наталье Николаевне... то есть говорили в таком тоне. Я... я не позволю вам этого!»

С самого начала разговора князь знает, что он хочет и даже — по его понятиям — должен сказать Ивану Петровичу. Но — боится. И поэтому подходит к главному разговору осторожно, нащупывая почву, будто шагая по топкому болоту. Иван Петрович замечает: «Не лучше ли говорить о деле»; князь сразу поправляет: «То есть о нашем деле, хотите вы сказать».

Чтобы подойти к деликатной теме, которой намерен коснуться князь, нужно начать разговор «из дружбы»: поверит Иван Петрович или не поверит — неважно. И князь начинает сокрушаться, что Иван Петрович губит себя тем, что живет так бедно и никогда не может распутаться с долгами... Мы уже слышали, как о том же говорил Маслобоев, но тот от всего сердца предложил Ивану Петровичу денег, чтобы выйти из бедственного положения, — и то Иван Петрович отказался. Князь денег, конечно, не предлагает — пока... Но вот он осмеливается вести разговор прямо: «Что за охота вам играть роль второго лица?» И еще точнее: «...ведь Алеша отбил у вас невесту, я ведь это знаю, а вы, как какой-нибудь Шиллер, за них же распинаетесь, им же прислуживаете и чуть ли у них не на побегушках...»

Короче говоря, князь хочет предложить Ивану Петровичу жениться на Наташе, чтобы тем покончить Алешину связь с ней, и, вероятно, он бы предложил ему и деньги за это, если б Иван Петрович не ответил: «Я скажу вам, что вы... сошли с ума» — и если бы князь не понял, что его собеседник в исступлении: «Да вы чуть ли не бить меня собираетесь?»

Что ж, по светским понятиям, ничего предосудительного в предложении князя не было. Молодой барин совратил девушку; его отец платит за развлечения сына и выдает девушку замуж, дает, пожалуй, за ней приданое — таких браков совершалось немало, и свет не видел в них ничего выходящего за рамки приличия и благопристойности. Иван Петрович знал это, но знал и другое: что князь понимает, как чудовищно предлагать подобную сделку человеку с другой, не светской моралью. «Он производил на меня впечатление какого-то гада, какого-то огромного паука, которого мне ужасно хотелось раздавить».

Паук у Достоевского — всегда символ какой-то отвратительной жестокости, всегда вызывает мистический ужас. А князь между тем достиг своей цели: попробовал предложить «мирный» выход, Иван Петрович с ужасом отверг его; теперь другое: нужно пустить в ход угрозы.

Сняв маску и показав свое истинное лицо, князь — не без некоторой цели — рассказывает Ивану Петровичу самые отвратительные подробности из своей жизни. И снова, и снова он пускается в самые грязные, самые циничные откровенности и воспоминания — зачем? А для того, чтобы Иван Петрович окончательно понял, с кем имеет дело, испугался за судьбу Наташи и убедил бы ее молча вынести разрыв с Алешей, потому что — подними она хоть какой-нибудь шум — князь жестоко отомстит. В этом после всех его рассказов уж никак не приходится сомневаться.

В течение всего этого разговора князь все больше пьет и все больше пьянеет; ему уже хочется теоретически порассуждать о жизни, и он выкладывает Ивану Петровичу свое понимание добродетели: «Я наверное знаю, что в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм. И чем добродетельнее дело — тем более тут эгоизма. Люби самого себя — вот одно правило, которое я признаю».

Вся русская литература XIX века размышляла об эгоизме. Еще Пушкин в «Евгении Онегине», излагая общую точку зрения обывателей, писал: «Любите самого себя, Достопочтенный мой читатель. Предмет достойный. Ничего Любезней, верно, нет его». Печорин у Лермонтова — эгоист в самом точном значении этого слова, но он несчастен от своего эгоизма и потому вызывает сочувствие читателя. Эгоисты Достоевского счастливы своим эгоизмом и потому вызывают отвращение, как князь Валковский.

Иван Петрович понимает, что князь по-своему прав, но правота его отвратительна, несправедлива, так не должно быть, но в том мире, где они оба живут, действительно, счастливы те, кто любит самого себя.

Потребовав третью бутылку, князь принимается рассказывать о девушке, которую он «любил почти искренно» и которая многим для него пожертвовала. Иван Петрович перебивает его:

«— Это та, которую вы обокрали?»

Князь признает, что ограбил любившую его девушку, но тут же объясняет: это были его деньги, потому что она их ему подарила. А главное, князь во всех своих рассказах обвиняет тех, кто был его жертвами, в эгоизме и поясняет: ненавидя его, они были счастливы — вот и получается, что он чуть ли не осчастливил тех людей, с которыми поступал подло, которых разорял, уничтожал.

Планы его относительно Алеши и Кати тоже очень просты: их он намерен ограбить, как уже поступил с многими другими. «У ней три миллиона, и эти три миллиона мне очень пригодятся. Алеша и Катя — совершенная пара: оба дураки в последней степени: мне того и надо», — открыто заявляет князь Ивану Петровичу. И только после этого переходит к главной цели своего разговора с Иваном Петровичем: «Предуведомьте Наталью Николаевну, чтоб не было пасторалей, чтоб не было шиллеровщины, чтоб против меня не восставали. Я мстителен и зол, я за свое постою».

В сущности, он мог бы только это и сказать Ивану Петровичу, а не распинаться перед ним столько времени и не рассказывать о своих гнусностях: Иван Петрович и без того бы понял, с кем имеет дело. Но, оказывается, князю «хотелось поплевать немножко на это дело» именно в глазах Ивана Петровича. Но ведь поступки князя еще страшнее его слов; в ресторане он только назвал своими именами то, что уже не раз делал на наших глазах, позволил Ивану Петровичу увидеть в себе то, что скрыто от постороннего глаза, то, чего никогда не увидит его сын.

Достоевский, как никто, умеет видеть в человеке то самое дурное, что обычно скрывается за внешними приличиями. Из чудовищных откровенностей князя Валковского вырастут впоследствии разговоры Раскольникова с Порфирием Петровичем: нет, там не будет таких откровенностей, но будет то непостижимое мучительство, какое испытал на себе Иван Петрович. Умение князя оправдать себя и свои поступки тем, что его жертвы полны будто бы самого отвратительного эгоизма, — это умение много раз еще встретится на страницах романов Достоевского. Зачем это нужно Достоевскому? Неужели он хочет показать, что в каждом человеке есть безобразное зло? Может быть, да. Именно это, может быть, и хочет показать Достоевский — как предупреждение, что человек обязан бороться со злом в своей душе. Из рассуждений князя Валковского самыми страшными мне представляются его речи о том, что в каждом честном и добродетельном человеке скрыт эгоизм. Ведь таким образом можно оправдать любое зло, любое предательство: оправдываясь тем, что жертва с удовольствием принимает свалившиеся на нее несчастья, ибо злоба дает человеку наслаждение.

Разговор в ресторане кончается репликой князя: «Прощайте, мой поэт. Надеюсь, вы меня поняли...»

На улице они разошлись: князь сел в коляску с помощью лакея, а Иван Петрович пошел пешком. «Был третий час утра. Шел дождь, ночь была темная...» — этими словами кончается третья часть романа «Униженные и оскорбленные». В сущности, уже кончилась история Наташи и Алеши — князь не оставил ни малейшего сомнения в том, что их отношения будут разорваны, Алеша женится на Кате. Но нам предстоит еще узнать, как это все сложится, как удастся князю справиться с Алешей, и, главное, мы должны еще узнать о судьбе и характере Нелли. На протяжении третьей части девочка была как бы в тени, наше внимание было поглощено сватовством князя и последующими странными событиями.

С тех пор, как мы увидели князя Валковского, прошло меньше недели. Достоевский показал его с такой точностью и подробностью, что, кажется, мы ничего уже больше не можем узнать о князе. Но в последней, четвертой части князь еще появится на страницах книги, чтобы еще раз произвести впечатление «какого-то гада, огромного паука» и принести свою долю ужаса героям и читателям книги.

Отступление седьмое
О РОМАНЕ «ИДИОТ» >>>