Басни Жана де Лафонтена

       ВОРОНА И ЛИСИЦА[2]
(Le Corbeau et le Renard)
       (басня 2 книги I)
Перевод: И. А. Крылов

Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;
На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать-было совсем уж собралась,
Да позадумалась, а сыр во рту держала.
На ту беду Лиса близехонько бежала;
Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит,
И говорит так сладко, чуть дыша:
"Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перышки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
При красоте такой и петь ты мастерица,
Ведь ты б у нас была царь-птица!"
Вещуньина с похвал вскружилась голова,
От радости в зобу дыханье сперло,
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло:
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.

       ЛЯГУШКА И ВОЛ[3]
(La Grenouille qui veut se faire aussi grosse que le Boeuf)
       (басня 3 книги I)
Перевод: И. А. Крылов

Лягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
Она завистлива была
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
"Смотри-ка, квакушка, что, буду ль я с него?"
Подруге говорит. "Нет, кумушка, далёко!"
"Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
Ну, каково?
Пополнилась ли я?" – "Почти что ничего".
"Ну, как теперь?" – "Все то ж". Пыхтела да пыхтела
И кончила моя затейница на том,
Что, не сравнявшися с Волом,
С натуги лопнула и – околела.

Пример такой на свете не один:
И диво ли, когда жить хочет мещанин,
Как именитый гражданин,
А сошка мелкая, как знатный дворянин.

       ПЕТУХ И ЖЕМЧУЖНОЕ ЗЕРНО[4]
(Le Coq et la Perle)
       (басня 20 книги I)
Перевод: И. А. Крылов

Навозну кучу разрывая,
Петух нашел Жемчужное зерно
И говорит: "Куда оно?
Какая вещь пустая!
Не глупо ль, что его высоко так ценят?
А я бы, право, был гораздо боле рад
Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,
Да сытно".

Невежи судят точно так:
В чем толку не поймут, то всё у них пустяк.

       ДУБ И ТРОСТЬ
(Le Chene et le Roseau)
       (басня 22 книги I)
Перевод: И. А. Крылов[5]

С Тростинкой Дуб однажды в речь вошел.
«Поистине, роптать ты в праве на природу»,
Сказал он: «воробей, и тот тебе тяжел.
Чуть легкий ветерок подернет рябью воду,
      Ты зашатаешься, начнешь слабеть
      И так нагнешься сиротливо,
      Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям, и грозам,
            Стою и тверд, и прям,
Как будто б огражден ненарушимым миром.
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
    Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
            Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья».—
            «Ты очень жалостлив», сказала Трость в ответ,
«Однако не крушись: мне столько худа нет.
Не за себя я вихрей опасаюсь;
            Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что еще доселе их свирепость
            Твою не одолела крепость,
И от ударов их ты не склонял лица;
            Но – подождем конца!»
      Едва лишь это Трость сказала,
      Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождем шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка припала.
      Бушует ветр, удвоил силы он,
            Взревел и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.

       МСТИТЕЛЬНЫЙ КОНЬ И ОЛЕНЬ [6]
(Le cheval s'etant voulu venger du Cerf)
       (басня 13 книги IV)
Перевод: В. Мазуркевич

Конь не всегда служил рабом для человека.
За много сотен лет до нынешнего века,
Когда кореньями питался род людской,
Ослы и лошади паслись в глуши лесной.
В то время не было ни седел, ни строений,
Ни сбруй, удобных для сражений,
Ни шор, ни дрожек, ни возков,
Как не было ни свадеб, ни пиров.
Вот в те-то времена поспорил Конь с Оленем
О быстроте своих могучих ног;
Но перегнать Оленя он не мог,
И давши волю зависти и пеням
Он к человеку с жалобой пошел.
Тот скакуна взнуздал, вскочил в седло, дал шпоры
И полетел чрез лес и горы,
Поля и долы,
Оленя догонять. Без состраданья,
Покоя он бедняге не давал. И так его загнал,
Что испустил Олень, в конце концов, дыханье.
Конь благодетеля тепло благодарит:
"Спасибо, – говорит,
Я возвращусь к себе, чтоб снова жить на воле".
Но человек в ответ: "Оставь свои мечты!
Я понял лишь теперь, на что годишься ты.
Останься здесь со мною... В холе,
Накормлен и согрет,
Ты проживешь, не зная огорченья!"
Увы, на что нам жизни наслажденья,
Когда свободы нет!
Тут понял Конь свою неосторожность...
Но поздно – цепи на ногах,
Конюшня ждет. Утрачена возможность
Бежать неволи злой – и умер он в цепях,
Порабощенный тесною конюшней.
А отнесися он к обиде равнодушней,
Его судьба была б не та.

Для многих в мщенье тайная отрада;
Но ради мщенья жертвовать не надо
Тем, без чего вся жизнь ничтожна и пуста.

       ОРАКУЛ И БЕЗБОЖНИК[7]
(L'Oracle et l'Impie)
       (басня 19 книги IV)
Перевод: О. Чюмина

Безумье полагать, чтоб жители земли
Ввести в обман богов могли!
Что в лабиринте душ среди изгибов скрыто,
Их взору вещему заранее открыто;
Все ведают и видят все они,
Что смертный утаить надеется в тени.
Язычник некий (он в иные дни
Наверно бы припахивал горелым)
Условно веровал в богов,
Как тот, кто, движимый одним разлетом смелым,
В том случае, принять наследие готов,
Когда от этого убытка не находит.
Он к Аполлону в храм приходит
И говорит: «Живое ль то, что я
Держу в руке, иль лишено дыханья?»
Меж тем в руке держал он воробья,
Готовясь задушить несчастное созданье
Иль выпустить его и бога ввесть в обман.
Но Аполлон постиг его коварный план
И молвил он: «Живым иль без дыханья,
Но воробья давай, и впредь,
На зло себе, не прибегай к обману,
Пытаясь мне расставить сеть:
Я вижу издали и издали достану».

       ПАСТУХ И ЛЕВ
       (басня 1 книги VI)
Перевод: В. Мазуркевич

Не то, что с виду, басни: в них подчас
Является примером зверь простой для нас.
Одна мораль всеща легко прискучит,
А басня заодно и веселит, и учит,
В ней поученье скрыто быть должно;
А небылицы плесть совсем немудрено.
Великие творцы писали для забавы
И в баснях весело описывали нравы;
Но каждый из таких прославленных творцов
Не тратил без нужды в рассказе лишних слов.
Федр в многословии не заслужил упрека;
Эзоп тем менее, но превзошел далеко
Их некий мудрый Грек изяществом речей
И лаконичностью своей.
Он басню излагал лишь четырьмя строками,
Удачно или нет – решайте лучше сами.
А вот вам и пример: Эзоп сложил рассказ.
В нем содержанье с басней Грека схоже:
В одном герой – стрелок, в другом же – волопас,
Но в сущности у них почти одно и то же.
Быть может, частностям иной я придал вид,
Эзоп же вот что, в общем, говорит:
Пастух, не досчитавшись в стаде
Двух-трех телят, в большой досаде
Решился вора изловить.
И вот отправился к пещере,
Вокруг нее стал ямы рыть
И ставить западни; в потере
Виновным Волка он считал
И потому к Юпитеру воззвал:
«О, если б перед тем, как мне уйти отсюда,
Великий царь богов, ты сотворил бы чудо,
Чтоб в западню мою попался лиходей,
То я, при бедности моей,
Тотчас жирнейшего теленка выбираю
И в жертву приношу тебе, не пожалев».
Вдруг из лесу выходит грозный Лев!
Что стало с Пастухом – не знаю;
Упал он ниц и в страхе закричал:
«Как неразумны могут быть желанья!
Теленка обещал
Тебе принесть, Юпитер, в дань я,
Чтоб вора изловить скорей!
Теперь вола тебе я обещаю,
Но об одном лишь умоляю:
О, сделай так, чтоб вор сокрылся из очей!»

Вот главной басни содержанье!
А ниже будет подражанье.

       ЛЕВ И ОХОТНИК
       (басня 2 книги VI)
Перевод: В. Мазуркевич

У Хвастуна, любителя охоты,
Пропал любимый, славный пес.
Хвастун, конечно, полн заботы;
Свою пропажу он отнес
К проделкам Льва, страшившего окрестность.
Вот, встретив пастуха, Хвастун спросил его:
«Любезный, укажи мне местность,
Где б мог найти я вора моего,
Чтоб проучить его, как надо».
Пастух в ответ: «Берлога Льва средь гор;
Я в месяц раз дарю ему из стада
Одну овцу, и с этих пор
Спокоен и доволен:
Бродить везде, где хочется, я волен».
Пока они болтали меж собой,
Лев вышел из своей берлоги
И подошел к ним тихою стопой.
Тут наш Хвастун давай бог ноги!
«Юпитер!» – Он вопит. – Пошли мне уголок,
Где б ото Льва я скрыться мог!»

В опасностях лишь храбрость познается;
Но ищет их обыкновенно тот,
Кто, коль с опасностью столкнется,
Позорно первый удерет.

       ПУСТЫННИК И МЕДВЕДЬ[8]
(L'Ours et l'Amateur des jardins)
       (басня 10 книги VIII)
Перевод: И. Крылов

Хотя услуга нам при нужде дорога,
Но за нее не всяк умеет взяться:
Не дай Бог с дураком связаться!
Услужливый дурак опаснее врага.

Жил некто человек безродный, одинокий,
Вдали от города, в глуши.
Про жизнь пустынную как сладко ни пиши,
А в одиночестве способен жить не всякий:
Утешно нам и грусть и радость разделить.
Мне скажут: "А лужок, а темная дуброва,
Пригорки, ручейки и мурава шелкова?"
"Прекрасны, что и говорить!
А все прискучится, как не с кем молвить слова".
Так и Пустыннику тому
Соскучилось быть вечно одному.
Идет он в лес толкнуться у соседей,
Чтоб с кем-нибудь знакомство свесть.
В лесу кого набресть,
Кроме волков или медведей?
И точно, встретился с большим Медведем он,
Но делать нечего: снимает шляпу,
И милому соседушке поклон.
Сосед ему протягивает лапу,
И, слово за слово, знакомятся они.
Потом дружатся,
Потом не могут уж расстаться
И целые проводят вместе дни.
О чем у них и что бывало разговору,
Иль присказок, иль шуточек каких,
И как беседа шла у них,
Я по сию не знаю пору.
Пустынник был неговорлив;
Мишук с природы молчалив:
Так из избы не вынесено сору.
Но как бы ни было, Пустынник очень рад,
Что дал ему Бог в друге клад.
Везде за Мишей он, без Мишеньки тошнится
И Мишенькой не может нахвалиться.
Однажды вздумалось друзьям
В день жаркий побродить по рощам, по лугам,
И по долам, и по горам;
А так как человек медведя послабее,
То и Пустынник наш скорее,
Чем Мишенька, устал
И отставать от друга стал.
То видя, говорит, как путный, Мишка другу:
"Приляг-ка, брат, и отдохни
Да коли хочешь, так сосни;
А я постерегу тебя здесь у досугу".
Пустынник был сговорчив: лег, зевнул
Да тотчас и заснул.
А Мишка на часах – да он и не без дела:
У друга на нос муха села.
Он друга обмахнул,
Взглянул,
А муха на щеке; согнал, а муха снова
У друга на носу,
И неотвязчивей час от часу.
Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник в лапы сгреб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: "Молчи ж, уж я тебя, воструху!"
И, у друга на лбу подкарауля муху,
Что силы есть-хвать друга камнем в лоб!
Удар так ловок был, что череп врознь раздался,
И Мишин друг лежать надолго там остался!

       ДЕМОКРИТ И АБДЕРИТЯНЕ[9]
(Democrite et les Abderitaines)
       (басня 26 книги VIII)
Перевод: П. Порфиров

Бессмысленную чернь я презирал всегда.
Какою мелкою, пустой, несправедливой
Она мне кажется тогда,
Когда все меряет своею меркой лживой
И судит по себе достоинства в другом.
Все это Демокрит познал во дни былые:
Безумцем ведь его сочли умы пустые.
Презренная толпа! Да, впрочем, странно ль то?
В отечестве своем ведь не пророк никто.
Глупцы все эти люди были,
А Демокрит – мудрец из мудрецов.
И что же наконец? Безумцы снарядили
Гонцов,
Чтоб Гиппократа те к больному пригласили
Его рассудок исцелить.
В слезах и голосом убитым Гонцы так стали говорить:
«Безумье властвует отныне Демокритом!
Да, чтение с ума свело его, поверь,
И что ж? Не более мы чтим его теперь.
Число миров, толкует, бесконечно,
И, может быть, они полны
Бесчисленных существ, подобных мне. Так вечно
Он бредит и еще другие видит сны:
Каких-то атомов сюда же приплетает,
Невидимых фантомов, он,
И с места не сходя мечтает
Измерить небосклон,
Вселенную познать, себя не сознавая...
Он прежде хоть с людьми беседовать умел,
Теперь толкует он с собой лишь. Возрастая,
Безумье перешло предел!
Приди, божественный из смертных!..»
Этой речи
Не верил Гиппократ, но все ж пустился в путь.
Подчас какие в жизни встречи
Устраивает рок! Он пожелал столкнуть
Друг с другом мудрецов нежданно.
В тот миг, как Демокрит трудился неустанно
Над самой важною из всех своих идей:
Где у животных и людей,
В сердцах или в мозгу, таится ум? –
Философ
Сидел под деревом тенистым, над ручьем,
О мышленье томясь тревогою вопросов;
Лежала груда книг кругом,
И, погружаяся, как и всегда, в их чтенье,
Он не заметил друга приближенья.
Конечно, краток был привет друзей моих:
Не тратят мудрецы часов в речах пустых.
Про разум и людей друзья потолковали
И перешли к морали...
Мне не к чему писать о речи той,
Что мудрецы вели между собой:
Довольно, кажется, рассказанного мной,
Чтоб видеть, что народ – судья, увы, негодный!
Тогда какая ж правда есть
В словах, что мне пришлось прочесть,
Где Божиим зовется глас народный?

       ЖЕЛУДЬ И ТЫКВА[10]
(Le Gland et la Citrooille)
       (басня 4 книги IX)
Перевод: A-т.

Не нам Творца критиковать!
И никогда во всей вселенной
Былинки нам не отыскать
Несовершенной.

Попав однажды в огород,
Философ, Тыкву созерцая,
Так рассуждал: «Какой огромный плод!
А стебель что соломинка простая!
Нет, не на месте он растет.
По мне, уж коль творить, так и твори толково,
И Зевс бы во сто крат разумней поступил,
Когда б теперь мое послушал слово,
И Тыкву бы на дубе поместил,
А Желудь маленький пусть рос бы здесь на грядке.
О, мир бы был совсем в ином порядке,
Когда б я вовремя попал в совет богов!
Не стану даром тратить слов,
Но повторю: уверовал я шибко,
Что здесь содеяна огромная ошибка,
И что сам Зевс порой бывает глуп».
Так говоря, улегся он под дуб,
И стал вокруг смотреть самодовольно.
Вдруг Желудь с высоты на критика упал
И по лбу щелк его пребольно,
Да так, что бедный застонал,
И тотчас же вскричал невольно:
«Теперь я, Зевс, тебя постиг:
Да, ты в делах своих велик!
О! Что б с моей свершилось головою,
Когда б висела тыква надо мною?!.»

       ПАСТУХ И КОРОЛЬ [11]
(Le Berger et le Roi)
       (басня 9 книги X)
Перевод: О. Чюмина

Два демона владеют по желанью
Всей жизнью нашею, подвергнув ум изгнанью,
И смертных слабые сердца
Им жертвы приносить готовы без конца.
Один – Любви названье носит в мире,
И Честолюбия — второй.
Последнего владенья шире:
В них и Любовь заключена порой.
Примеры я найду, но вам моею басней
Поведать я хочу о времени былом,
Которое дней нынешних прекрасней,
Когда Пастух простой был призван Королем
И при дворе нашел он дружеский прием.
Король тот видел, как на воле
Стада паслись, покрывшие все поле
И, пастыря заботами, доход
Дававшие изрядный каждый год.
Король умел ценить разумные старанья,
И молвил он: «Ты пастырем людей
Достоин быть, тебе дарую званье
Верховного судьи в стране моей».
Вот наш Пастух вооружен весами.
Хотя в былом он целыми часами
Видал одних собак своих, овец,
Отшельника и волка, наконец,
Но, обладая смыслом здравым
(А это главное), бывал в сужденьях правым.
Отшельник навестил приятеля. «Сосед!
Не сон ли это все? Не бред? –
Воскликнул он. – Ты нынче возвеличен.
Но к милости монаршей непривычен,
Поверь моим словам: вверяться ей нельзя,
Она ласкает нас, опалою грозя.
А худшее есть то, что платимся жестоко
Мы за ошибки те всегда, по воле Рока.
Я говорю, как друг. Ты незнаком
С приманкою, которою влеком;
Всего страшись!»
Был смех ему ответом.
Отшельник продолжал: «Становишься глупцом
Ты при дворе, я убеждаюсь в этом;
Сдается мне, что с тем я говорю слепцом,
Который некогда, бич потеряв в дороге,
Нашел взамен его замерзшую змею
И в руку взял ее свою,
Благодаря судьбу. «Что держишь ты, о, боги!
Ему прохожий крикнул тут. –
Скорее брось Змею!» – «Змея? Да это кнут!» –
«Я говорю: Змея! Из-за чего же глотку
Я стал бы надрывать? Ужель свою находку
Ты хочешь сохранить?» – «А что ж? Мой старый бич
Я новым заменю. Ты завистью терзаем».
Прохожим был слепец напрасно убеждаем,
Тот ничего не мог достичь,
И в руку был Змеей упрямец наш ужален.
«Но твой удел – он более печален».–
«Что худшее, чем смерть, могло б меня постичь?»
И отвечал пророк: «А горечь отвращенья?»
И он был прав. Клеветники
Усердно при дворе точили языки
И Королю внушить сумели подозренья
Насчет достоинства и честности судьи.
Явили жалобы свои
Все те, кого он осудил когда-то:
«На наши денежки судья разбогател;
Возведена им пышная палата!»
Сокровища его увидеть захотел
И сам Король. К большому изумленью,
Взамен богатств – любовь к уединенью
Он встретил там и склонность к простоте.
Но люди на своей стояли клевете:
«Его сокровища – в каменьях драгоценных;
Он за семью замками их хранит,
И ими весь сундук набит».
Король в присутствии советников надменных
Велел открыть сундук. Заношена, плоха,
Лежала там одежда пастуха,
От шляпы с посохом и сумкой до свирели,
Заветной, кажется. Смущенно все глядели,
Но молвил он: «Счастливых дней залог!
Ни зависти, ни лжи ты возбуждать не мог.
И вот тебя я надеваю снова,
Я ухожу навеки из палат;
Тот сон рассеялся, каким я был объят.
О, государь, прости мне это слово!
В час возвышения я знал паденья час
И моего могущества границу,
Но я доволен был: и у кого ж из нас
Нет честолюбия, хотя бы на крупицу?»

       СЛОН И ОБЕЗЬЯНА ЮПИТЕРА[12]
(L'Elephant et le Singe de Jupiter)
       (басня 21 книги XII)
Перевод: Н. Юрьин

Слон с Носорогом с давних пор
Из-за владений спорили с упорством,
И наконец, решили кончить спор
Единоборством.
Для боя выбран день. И вот приходит весть,
Что от Юпитера явилось в эти страны
Посольство, в виде Обезьяны,
Что у нее в руках и жезл посольский есть.
Та Обезьяна, как вам может всякий
Историк подтвердить, звалась Кривлякой.
Безмерной гордости исполнился наш Слон:
К кому ж, как не к нему, столь пышное посольство?
Своим величием и славой упоен,
В одном лишь видит он предмет для недовольства,
Что грамот не вручил ему гонец,
И не торопится с приходом.
Но вот Кривляка как-то мимоходом
Поклон Слону отвесил, наконец:
Слон ждет, что у посла и речь уже готова,
Но тот – ни слова!
Знать, небеса потрясены
Известьем о делах Слона не очень сильно;
А может быть, и то, что для небес равны
И мухи, и слоны.
Слон сам уж начинает речь умильно:
«Юпитер, мой собрат,
Конечно, очень рад,
Что с трона высоты увидит он сраженье,
В присутствии двора и знатных всех особ.
На славу будет бой...» Посол нахмурил лоб.
«Что за сраженье?»» – он молвил в изумленьи.
А Слон, речам свободу дав:
«Как! Вы не знаете про наши приключенья?
Ведь Носорог моих признать не хочет прав.
Страна Слоновая, такой наскучив ложью,
Стереть с лица земли поклялась Носорожью.
Ведь слышали же вы об этих царствах двух?
О них идет повсюду слух...»
«Я рад, что о Слонах и Носорогах, –
В ответ посол, – узнал хоть что-нибудь.
Так мало говорят о них у нас в чертогах».
«Но если так, куда ж держали вы свой путь?» –
Слон вымолвил, слова услышав роковые
И от стыда сгорев. «Да нес пучок травы я
Для муравьев;
За тем и послан был из наших я краев.
О вас же у богов совсем неслышно даже:
Что малым, что большим – у них цена все та же».