«Мертвые души». Из биографии Гоголя. Степанов А. Н.
Литература
 
 Главная
 
 
Портрет Н. В. Гоголя
работы Ф. А. Моллера, 1849.
Музей-заповедник Абрамцево
 
Рис. П. М. Боклевского
«Губернский олимп» с текстом.
Иллюстрация
к поэме «Мёртвые души»
 

Манилов
 
 
 
 
 
 
 
БИОГРАФИИ ПИСАТЕЛЕЙ
 
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ
(1809 – 1852)

ГОГОЛЬ.
БИОГРАФИЯ ПИСАТЕЛЯ

Степанов А. Н.[1]
 
"МЁРТВЫЕ ДУШИ

В начале октября 1841 года Гоголь приехал в Петербург. По словам П. А. Плетнева, писатель вначале хотел печатать "Мертвые души" в столице, но затем раздумал и через несколько дней выехал в Москву, где предполагал поселиться. В Москве Гоголь продолжал работать над "Мертвыми душами". Исправлений и добавлений оказалось так много, что пришлось переписывать поэму заново. Так повторялось дважды. Наконец окончательно подготовленную для печати рукопись Гоголь повез в цензуру.

Он был уверен, что цензура пропустит "Мертвые души" без всяких осложнений. Но первое же столкновение с учреждением по надзору за печатным словом привело писателя в смятение. Цензор И. М. Снегирев, которому Гоголь передал рукопись для предварительного заключения, испугался одобрить "Мертвые души" единолично и передал поэму в Московский цензурный комитет, председателем которого в то время был Голохвастов.

"Как только... Голохвастов услышал название: Мертвые души, – сообщал Гоголь Плетневу, – закричал голосом древнего римлянина: – Нет, этого я никогда не позволю: душа бывает бессмертна; мертвой души не может быть, автор вооружается против бессмертья... Как только взял он в толк и взяли в толк вместе с ним другие цензора, что мертвые значит ревижские души, произошла еще большая кутерьма. – Нет, – закричал председатель и за ним половина цензоров. – Этого и подавно нельзя позволить... это значит против крепостного права. Наконец сам Снегирев, увидев, что дело зашло уже очень далеко, стал уверять цензоров, что он рукопись читал и что о крепостном праве и намеков нет... что главное дело основано на смешном недоумении продающих и на тонких хитростях покупщика и на всеобщей ералаше, которую произвела такая странная покупка... Но ничего но помогло.

"Предприятие Чичикова, – стали кричать все, – есть уже уголовное преступление". – "Да впрочем и автор не оправдывает его", – заметил мой цензор. "Да, не оправдывает! а вот он выставил его теперь, и пойдут другие брать пример и покупать мертвые души". Вот какие толки! Это толки цензоров-азиатцев, то есть людей старых, выслужившихся и сидящих дома. Теперь следуют толки цензоров-европейцев, возвратившихся из-за границы, людей молодых. "Что вы не говорите, а цена, которую дает Чичиков... цена два с полтиною, которую он дает за душу, возмущает душу. Человеческое чувство вопиет против этого... Да после этого ни один иностранец к нам не приедет". Это главные пункты, основываясь на которых произошло запрещение рукописи".

Гоголь был подавлен. У него вновь стали проявляться признаки нервной болезни, которую он перенес в Вене. Писатель начинает лихорадочно искать выход из создавшегося положения. Единственное, на что он мог рассчитывать – это на петербургскую цензуру, которая, полагал он, может быть, отнесется к нему более снисходительно, чем московская.

В эти тяжелые для него дни Гоголь неожиданно узнал о приезде в Москву Белинского. Втайне от московских друзей писатель встретился с критиком. Он передал Белинскому рукопись "Мертвых душ" и попросил его оказать возможное содействие в ее представлении в петербургскую цензуру. Белинский был польщен оказанным ему доверием и обещал выполнить просьбу Гоголя. Через день он уехал в столицу. Гоголь с нетерпением стал ждать известий из Петербурга.

Вспоминая об этом, С. Т. Аксаков писал: "Гоголь хотел послать первый том "Мертвых душ" в Петербург к Жуковскому или к графу Виельгорскому для того, чтоб найти возможность представить его прямо к государю: ибо все мы думали, что обыкновенная цензура его не пропустит. Вдруг Гоголь переменил свое намерение и послал рукопись в Петербург прямо к цензору Никитенко, и кажется, послал с Белинским... У нас возникло подозрение, что Гоголь имел сношение с Белинским, который приезжал на короткое время в Москву, секретно от нас, потому что в это время мы все уже терпеть не могли Белинского... обнаружившего гнусную враждебность... ко всему нашему русскому направлению". Этот поступок Гоголя вызвал резкое недовольство московских друзей, которые расценили его как предательство.

В Петербурге Белинский встретился с Одоевским и Плетневым. Он вручил им рукопись "Мертвых душ" и рассказал о цензурных мытарствах Гоголя. После безуспешных попыток добиться официального разрешения на издание поэмы Одоевский и Плетнев решают встретиться с цензором Никитенко и уговорить его рассмотреть и одобрить рукопись в частном порядке. Никитенко прочел "Мертвые души" в один присест и пришел в восторг. Под свою личную ответственность он разрешил первый том поэмы к печати, за исключением "Повести о капитане Копейкине", которая была полностью изъята.

Находясь в Москве, писатель с тревогой ждал ответа. Одно за другим шлет он письма Одоевскому, Плетневу, Смирновой и даже министру Уварову с просьбой посодействовать в скорейшем прохождении через цензуру рукописи "Мертвых душ".

В ожидании цензурного решения Гоголь заканчивает переделку повести "Портрет", учтя многие замечания Белинского, высказанные критиком в 1835 году. "Посылаю вам повесть мою: Портрет, – писал Гоголь редактору журнала "Современник" Плетневу. – Она была напечатана в Арабесках; но вы этого не пугайтесь. Прочитайте ее, вы увидите, что осталась одна только канва прежней повести, что все вышито по ней вновь. В Риме я ее переделал вовсе или, лучше, написал вновь, вследствие сделанных еще в Петербурге замечаний". Повесть была опубликована в 3-м номере "Современника" за 1842 год.

Одновременно Гоголь подготовил и передал Погодину для публикации в "Москвитянине" новую повесть "Рим", которая была создана им на основе незавершенной романтической повести "Аннунциата", В этом произведении, наряду с наблюдениями над римской жизнью, наиболее отчетливо отразились идейные позиции писателя, его отношение к общественным событиям в Европе.

Основная идея повести, по утверждению Гоголя, "состояла в том, чтобы показать значение нации отжившей, и отжившей прекрасно, относительно живущих наций", которые захватил "строящийся вихорь нового общества". Эта идея ухода от общественной борьбы, от острых социальных и политических проблем современной жизни в идиллический мир далекого прошлого была решительно осуждена Белинским.

Прошло три долгих томительных месяца. Наконец 5 апреля 1842 года Гоголь получил из Петербурга рукопись "Мертвых душ" с цензурным дозволением. На титульном листе поэмы вместо прежнего заглавия значилось новое, исправленное рукой Никитенко: "Похождения Чичикова, или Мертвые души". С таким названием рукопись пошла в набор. Так как цензура запретила "Повесть о капитане Копейкине", Гоголь был вынужден заново переделать ее и вторично послать Никитенко. И только после его одобрения "Повесть", из которой, по словам писателя, он "генералов и все выбросил", была включена в "Мертвые души".

Вскоре пошла корректура поэмы, и Гоголь просиживал над ней целыми днями. В это время пришло письмо от Белинского. Критик полагал, что в связи с печатанием "Мертвых душ" наступил благоприятный момент для выяснения отношения Гоголя к "Отечественным запискам", которым погодинский "Москвитянин" и "Современник" Плетнева объявили настоящую войну. Белинский знал также и о попытках славянофилов и "москвитян" поссорить Гоголя с ним.

В своем письме Белинский в самых резких выражениях охарактеризовал московских друзей писателя – Погодина и Шевырева, назвав их уваровскими холопами. Не менее резко он отзывался об идейных и литературных позициях "Москвитянина", на страницах которого начал печататься Гоголь.

Белинский дал высокую оценку Гоголю, по его словам, единственному в России, после смерти Лермонтова, великому русскому писателю. Он убеждал Гоголя серьезно подумать о своих отношениях с мнимыми друзьями и вновь приглашал автора "Мертвых душ" сотрудничать в "Отечественных записках", где его по-настоящему ценили и искренне любили. Но писатель и на этот раз уклонился от предложения Белинского.

17 мая 1842 года печатание "Мертвых душ" закончилось. Гоголь одарил своих многочисленных друзей экземплярами только что вышедшей книги. Не решаясь прямо обратиться к Белинскому, он писал Прокоповичу: "Попроси Белинского, чтобы сказал что-нибудь о ней в немногих словах, как может сказать не читавший ее". Критик откликнулся на его просьбу и напечатал в "Отечественных записках" (№ 7) свой отзыв о "Мертвых душах".

В конце мая Гоголь в третий раз отправился за границу. Проездом он остановился в Петербурге. В столице он жил у своего нежинского друга Н. Я. Прокоповича, которому в этот приезд поручил подготовку первого издания своих сочинений. На вечерах у Вяземского и Смирновой Гоголь читал главы из "Мертвых душ" и комедию "Женитьба". Встретился он также со своим давним знакомым по Риму художником Моллером, автором нескольких портретов писателя; навестил Одоевского, Брюллова. Несколько раз виделся и беседовал с Белинским. Через месяц Гоголь расстался с петербургскими друзьями и продолжил путь в Италию.

После отъезда Гоголя "Мертвые души" быстро разошлись по Москве и потом по всей России. "Книга была раскуплена нарасхват, – вспоминал С. Т. Аксаков. – Впечатления были различны, но равносильны. Публику можно было разделить на три части. Первая, в которой заключалась вся образованная молодежь и все люди, способные понять высокое достоинство Гоголя, приняла его с восторгом. Вторая часть состояла, так сказать, из людей озадаченных, которые, привыкнув тешиться сочинениями Гоголя, не могли вдруг понять глубокого и серьезного значения его поэмы; они находили в ней много карикатуры и, основываясь на мелочных промахах, считали многое неверным и неправдоподобным... Третья часть читателей обозлилась на Гоголя: она узнала себя в разных лицах поэмы и с остервенением вступилась за оскорбление целой России".

Узнали себя "в разных лицах поэмы" помещики – правящий класс России! "Многие помещики, – сообщал К. С. Аксаков Гоголю, – не на шутку выходят из себя и считают вас своим смертельным и личным врагом".

До "Мертвых душ" Гоголь уже создал целую галерею образов душевладельцев: Иван Федорович Шпонька, Иван Иванович и Иван Никифорович, Чертокуцкий из повести "Коляска", Добчинский и Бобчинский, картежник и шулер Ихарев из комедии "Игроки" и другие. Эти творческие достижения предшествующих лет подготовили писателя к созданию огромного художественного полотна, в котором он с потрясающей силой обнажил паразитическую сущность и духовное убожество помещичьего сословия.

"После Ревизора, – говорил Гоголь, – я почувствовал... потребность сочиненья полного, где было бы уже не одно то, над чем следует смеяться. Пушкин находил, что сюжет Мертвых душ хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров... Я думал просто, что смешной проект, исполненьем которого занят Чичиков, наведет меня сам на разнообразные лица и характеры; что родившаяся во мне самом охота смеяться создаст сама собою множество смешных явлений, которые я намерен был перемешать с трогательными. Но на всяком шагу я был останавливаем вопросами: зачем? к чему это? что должен сказать собою такой-то характер? что должно выразить собою такое-то явление?"

Чем больше думал Гоголь о своем будущем произведении, "тем более чувствовал, что оно может действительно принести пользу". Первоначальный план смешного и "предлинного романа", в котором писатель хотел показать Русь "с одного боку", постепенно сменяется новым грандиозным замыслом создания многотомного творения. "Вся Русь явится в нем", – писал Гоголь Жуковскому.

Гоголь понимал, что поэма потребует от него огромного напряжения физических и духовных сил. Он знал, как отнесется к нему "безмозглый класс людей", который начнет "дуться и даже пакостить". Но ничто не могло остановить Гоголя. Он был "гражданин земли своей и хотел служить ей". "Бывает время, когда нельзя устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости". Эта мысль не покидала писателя-гражданина в период его работы над первым томом поэмы ни на минуту.

"Мертвые души" по праву можно назвать энциклопедией русской жизни 20–30-х годов прошлого века. Губернский город, где безраздельно властвуют губернатор, чиновники и купцы, помещичьи усадьбы, куда наведывается Чичиков в поисках мертвых душ, крепостная деревня, и, наконец, сама столица с ее министрами, вельможами и генералами, с которыми пришлось познакомиться капитану Копейкину, – таков социальный диапазон поэмы. В ней, как в зеркале, отразилась вся омерзительная сущность феодально-бюрократического строя, с его дикими порядками и моралью крепостников, полицейским произволом и беззаконием. Всем своим содержанием гоголевская поэма отрицала этот безобразный и подлый мир "мертвых душ" – тупых, бездушных, жадных стяжателей – рабовладельцев и чиновников. "... Они проходят перед нами без масок, без прикрас, пьяницы и обжоры, угодливые невольники власти и безжалостные тираны своих рабов, пьющие жизнь и кровь народа с той же естественностью и простодушием, с каким ребенок сосет грудь своей матери... Поэзия Гоголя – это крик ужаса и стыда..." – писал Герцен.

Вслед за разъезжающим по России Чичиковым автор ведет читателей от одного помещика к другому, и чем дальше, тем все больше и больше раскрываются неприглядные образы крепостников, картины их пошлой жизни и низменные нравы. Отупевший от лени прекраснодушный болтун Манилов, ярмарочный мошенник, лгун и скандалист Ноздрев, дубиноголовая Коробочка, злобный кулак и кровопийца Собакевич, "прореха на человечестве" Плюшкин – вот они, презренные тунеядцы, алчные корыстолюбцы, жившие за счет пота и крови крепостных крестьян.

Их моральная и физическая деградация зашла так далеко, что они только внешне сохранили подобие человека. "Медведь" – так называет Гоголь Собакевича – одного из самых страшных душевладельцев, повстречавшихся на пути Чичикова. "Волком" именует он Плюшкина – жадного стяжателя и скупца. Страшен и гадок этот мир нравственных уродов, "людей-призраков", лишенных совести и чести. Они – владельцы живых и мертвых душ – предстают перед нами настоящими мертвецами.

Загнивание старого феодального уклада и вторжение в крепостническую систему новых буржуазных экономических отношений породили другой тип паразита – беспринципного "приобретателя" Чичикова. В его образе Гоголь запечатлел отвратительные черты представителя новой, еще более жестокой и бесчеловечной капиталистической формации, идущей на смену патриархальной России.

"Рыцарь копейки", прошибающей все на свете, Чичиков не гнушается никакими средствами для достижения своей цели – обогащения. Он крал, торговал ворованным, подделывал документы, брал и давал взятки. Откупившись от суда и тюрьмы, он принялся за новое предприятие – покупку мертвых душ, надеясь снова нажить приличный капитал. В Чичикове соединяются духовная пустота Манилова, жадная ненасытность Плюшкина и мертвая хватка Собакевича.

Таков образ пошлого "накопителя", вобравшего в себя отрицательные черты крепостника и хищника буржуазного склада. Чичиков, как и торговцы "мертвым товаром", был ненавистен Гоголю. Он олицетворял собою тот подлый мир спекулянтов и торгашей – губителей всего живого и прекрасного, который заклеймил еще на страницах "Арабесок" и петербургских повестей писатель-сатирик.

Но в "Мертвых душах" Гоголь не ограничился только обличением гнусной действительности. В лирических отступлениях, авторских раздумьях над судьбами своих героев, их прошлым и настоящим Гоголь-патриот проникновенно воспел родину, богатырскую мощь народа, его широкий вольнолюбивый характер.

"Абакум Фыров! ты, брат, что? где, в каких местах шатаешься? Занесло ли тебя на Волгу, и взлюбил ты вольную жизнь, приставши к бурлакам?.. И в самом деле, где теперь Фыров?" – сбежавший от Плюшкина крепостной крестьянин. "Гуляет шумно и весело на хлебной пристани, порядившись с купцами. Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага... хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики... сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой... и... понесется гусем вместе с весенними льдами бесконечный флот. Там-то вы наработаетесь, бурлаки! и дружно, как прежде гуляли и бесились, приметесь за труд и пот, таща лямку под одну бесконечную, как Русь, песню".

В образах богатыря-плотника Степана Пробки, сапожника Максима Телятникова и других безвестных работников, что пахали, сеяли, строили, одевали и кормили всю Россию, Гоголь запечатлел бессмертную душу народа. Скопищу "мертвых душ" писатель противопоставил одухотворенный образ России – "бойкой, необгонимой" "птицы-тройки", несущейся навстречу вольной, счастливой жизни.

"Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства".

"Мертвые души" оказались сразу же в центре журнально-критической борьбы 40-х годов. В мрачную эпоху николаевской реакции, цензурных репрессий и подавления свободной мысли, когда "всякое другое действие, кроме слова, и то маскированного, было невозможно", на страницах современных журналов столкнулись два диаметрально противоположных лагеря – реакционный, возглавляемый Булгариным, Сенковским, Полевым, Шевыревым, критиками-славянофилами, и передовой, революционно-демократический – во главе с Белинским.

В полемике вокруг поэмы Гоголя отразилась острая политическая борьба нарождающейся новой общественной силы в лице революционной интеллигенции – разночинцев-демократов с защитниками загнивающих крепостнических устоев, стремившимися задержать развитие России. В этих журнальных схватках не последнее место занимали также горячие споры о современном состоянии и будущем русской литературы и искусства.

Одним из первых обрушился на "Мертвые души" П. Полевой, примкнувший после закрытия "Московского телеграфа" в 1834 году к реакционному лагерю. Он выступил в "Русском вестнике" не только против гениального произведения Гоголя, но и против всего реалистического творчества писателя. "Мертвые души" будто бы подтвердили его мнение о падении таланта Гоголя. "Бедная содержанием" поэма, утверждал он, является сколком с "Ревизора", скучной "шуткой" и "грубой карикатурой", которая "держится на необыкновенных и несбыточных подробностях". "Если вы предполагаете ваш проклятый город в России, – с возмущением восклицал Полевой, обращаясь к Гоголю, – то клевещете не только на человека, но и на родину свою..." "Ложью и выдумкою" назвал он правдивое изображение русской жизни в "Мертвых душах". Высокому искусству, призванному, по мнению критика, примирять публику "изящною идеею" с "видимыми раздорами действительности" нечего делать с произведением писателя, населенным "отвратительными мерзавцами, или пошлыми дураками". С такой же нетерпимостью он упрекал Белинского за его якобы пристрастную любовь к писателю и защиту Гоголя от нападок враждебных ему журналов.

Включились в общий хор хулителей Гоголя и благонамеренные критики "Северной пчелы", "Библиотеки для чтения", "Сына отечества" и "Маяка". Они также злобно поносили писателя и твердили о полной деградации художественного дарования Гоголя.

Со страстной защитой Гоголя и отповедью его недружелюбным критикам выступил Белинский. С позиций революционно-демократической эстетики он разоблачил и убедительно доказал полную несостоятельность клеветнических обвинений писателя. Опираясь в своих принципиальных высказываниях на гениальное творение Гоголя, Белинский теоретически обосновал сущность критического реализма гоголевской школы, отличительными признаками которой, по его словам, являлись верность действительности, идейность, демократизм, смелое и беспощадное обличение крепостничества.

Но если в этой борьбе за Гоголя общественные позиции открытых противников писателя были обнажены до предела и Белинскому не нужно было прилагать значительных усилий для доказательства очевидной абсурдности их "приговоров" "Мертвым душам", то критические отзывы Плетнева, Шевырева, К. Аксакова, внешне сочувственные автору, требовали более глубокого анализа и решительного осуждения.

В противоположность Булгарину и Сенковскому, которые в своих фельетонах-рецензиях обвиняли писателя в безнравственности, литературном невежестве и антихудожественности его сатиры, К. Аксаков встретил появление "Мертвых душ" восторженными словоизлияниями. Он объявил поэму Гоголя "Илиадой" нового времени.

Тоньше и глубже подошел к оценке художественных достоинств и недостатков "Мертвых душ" Шевырев, находившийся к этому времени в тесных дружеских отношениях с писателем. Он уловил слабое место в мировоззрении художника его религиозно-мистические настроения, опираясь на которые делал далеко идущие выводы о творческой эволюции писателя.

"Пыль и всякая грязь" земли русской, случайно попавшие в первый том поэмы, по словам Шевырева, были мимолетным явлением в творчестве Гоголя. Лирические отступления в "Мертвых душах", в части которых Белинский уловил опасное предзнаменование будущих срывов и тяжких ошибок писателя, были использованы критиком "Москвитянина" для реакционного истолкования идейного содержания произведения.

Шевырев советовал внять его "добрым" наставлениям, отказаться от сатирического изображения жизни и представить во втором томе "Мертвых душ" "светлые стороны" крепостнической России.

Когда Белинский выступил с резким осуждением московских друзей Гоголя, лицемерно уверявших писателя и публику в дружеских отношениях к автору "Мертвых душ", он хорошо понимал сложность своего положения. В статьях, полемических заметках и фельетонах Белинский вскрыл подоплеку двуличной критической позиции сотрудников "Москвитянина" и, в частности, неискренность их отношений к Гоголю, доказал реакционность их взглядов на историческое прошлое и современное состояние русского государства, несостоятельность и утопичность их проповеди классового мира.

Защищая "Мертвые души" от нападок друзей и недругов писателя, Белинский дал замечательное определение гоголевской поэмы. Она, по его словам, являлась чисто русским творением, национальным по своей форме и содержанию, выхваченным "из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовию к плодовитому зерну русской жизни; творение необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и в то же время глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое..."

Убедительным доказательством справедливости слов критика о значении реалистического творчества писателя и его "Мертвых душ" для русской литературы явилось возникновение "натуральной школы", которая под непосредственным влиянием художественного гения Гоголя и идейным руководством Белинского вскоре утвердилась как самое передовое, отвечающее историческим требованиям времени направление.

"Влияние Гоголя на русскую литературу было огромное, – писал Белинский. – Не только все молодые таланты бросились на указанный им путь, но и некоторые писатели, уже приобретшие известность, пошли по этому же пути, оставивши свой прежний... В лице писателей "натуральной школы" русская литература пошла по пути истинному и настоящему, обратилась к самобытным источникам вдохновения и идеалов и через это сделалась и современною и русскою".

Продолжение: Духовный кризис  >>>

1. Источник: Степанов А. Н. Николай Васильевич Гоголь. Биография писателя. – М.–Л.: Просвещение, 1966 – с.136. (вернуться)

2. Ябедник – сутяга, крючкотвор (вернуться)

 

Тройка Чичикова
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Главная страница
 
 
Яндекс.Метрика