| Главная |
| |
|
В. К. Кюхельбекер.
C рисунка П. А. Каратыгина |
| |
|
| |
| |
| |
| |
| |
| |
| |
|
ВИЛЬГЕЛЬМ КАРЛОВИЧ КЮХЕЛЬБЕКЕР
(1797 – 1846) |
| |
|
| |
Уже с давнего времени предисловия не читаются, разве при книгах антиквариев; сочинители были от того в величайшем затруднении, ибо часто им встречалось писать о вещах,
известных не всем читателям и, следственно, требующих пояснения. Для отвращения такой беды предисловия обратились в выноски внизу страницы; но сии выноски, полезные,
даже необходимые в сочинении ученом, — вовсе неудобны в произведениях стихотворных, ибо совершенно развлекают внимание и некоторым образом уничтожают ту быстроту и
живость чувства, которые составляют одно из необходимых условий всякого стихотворения.
По сей причине мы в настоящем случае вынуждаемся объявить тем из наших читателей, которым поэт Байрон известен только по слуху, что видения, возвещающие певцу Руслана
и Людмилы о смерти Байрона, суть олицетворенные произведения последнего, каковы: Дант (см. «Пророчество Данта»), Гяур, Манфред, Тасс
(см. «Сетования Тасса»), Мазепа[2].
Стихи: Главу свою находит Дож, Бессмертную и в гробном прахе — также требуют пояснения: предмет байроновой трагедии «Дож»[3]
почерпнут из истории Венеции средних веков. Фалиери, дож сей республики, 80-летний старец, оказав важнейшие услуги своему отечеству, обижен молодым патрицием в лице
своей прекрасной супруги; требует от сената наказания наглого юноши; не получает его, вступает в заговор, составленный некоторыми людьми низкого звания против вельмож
и Верховного Совета, — сей заговор открыт, а дож приговорен к смерти и обезглавлен.
Вспылал далекий минарет;
Иман, над прахом возвышенный,
Трикрат провозгласил вселенной!
«Бог только бог — иного нет!» —
В арабском тексте: «Нет бога кроме бога, а Магомед пророк его» — обыкновенный зов на вечернюю молитву мусульман.
Змеятся быстрые зарницы,
Бегут — и вдруг завесу тьмы
Срывают с мраморной чалмы,
С объятой розами гробницы;
И соловей, любовник роз,
Вспорхнул, слетел с надгробных лоз.
На мусульманских гробницах обыкновенно находятся каменные чалмы, а кладбища всегда обсажены цветами!
Соловей назван здесь любовником роз в подражание восточным поэтам.
Сверх того, долгом считаем объявить, что сие стихотворение написано прежде, нежели получено сюда стихотворение на тот же предмет Казимира
Делавиня[4]. Изд.
За небосклон скатило шар
Златое, дневное светило
И твердь и море воспалило;
По рощам разлился пожар;
Зажженное зыбей зерцало,
Алмаз огромный, трепетало.
Вспылал далекий минарет;
Иман, над прахом возвышенный,
Трикрат провозгласил вселенной:
«Бог только бог — иного нет...»
Услышали; в мгновенье ока
Все пали ниц сыны пророка.
Но душен воздух; стадо туч
Парит над знойною землею;
Погас прощальный солнца луч;
Заснувший холм оделся мглою;
Простерлась всюду тишина;
Взошла багровая луна,
Взошла и посребрила скалы,
Звезда открылась за звездой;
Сеть собрал рыболов усталый,
Оратай поспешил домой;
С высот эфирных в дол и рощи
Толпой слетают духи нощи!
И кто же в сей священный час[5]
Один не мыслит о покое?
Один в безмолвие ночное,
В прозрачный сумрак погружась,
Над морем и под звездным хором
Блуждает вдохновенным взором?
Певец, любимец россиян,
В стране Назонова изгнанья[6],
Немым восторгом обуян,
С очами, полными мечтанья,
Сидит на крутизне один;
У ног его шумит Евксин —
Шумит и белыми рядами
За валом приближает вал;
Встал хладный ветер между скал.
Пронесся стон их над водами;
Скользя поверх свинцовых волн,
Качаясь, реет утлый челн.
Змеятся быстрые зарницы;
Бегут и вдруг завесу тьмы
Срывают с мраморной чалмы,
С объятой розами гробницы;
И соловей, любовник роз,
Вспорхнул, слетел с надгробных лоз.
На крае неба город дальный
Чернеет в тусклой белизне:
Не звон ли звукнул погребальный,
Нежданный в общей тишине?
Земля содроглась; в блесках молний,
Дрожа, шатнулись колокольни!
Гром грянул; пышут небеса;
В селеньи стая псов завыла;
Расширив блещущие крыла,
Взревела дикая гроза:
Волк гладный бросил логовище,
Сошлись чакалы на кладбище!
Тогда (но страх объял меня!
Бледнею, трепещу, рыдаю;
Подавлен скорбию, стеня,
Испуган, лиру покидаю!) —
Я вижу — сладостный певец
Во прах повергнул свой венец.
Он зрит: от дальних стран полдневных,
Где возвышался Фебов храм,
Весь в пламени, средь вихрей гневных,
По мрачным, тяжким облакам
Шагает призрак исполина;
Под ним сверкает вод равнина!
Он слышит: с горней высоты
Глагол раздался чародея!
Волшебный зов, над миром вея,
Созданья пламенной мечты
В лицо и тело облекает;
От Стикса мертвых вызывает!
Земля их кости выдает;
На зов того, кто их прославил,
Их сонм могильный прах оставил,
Взвился, слетелся в хоровод;
Со тьмой слились их одеянья;
О страх! их слышу завыванья!
Всех, всех воскресших вижу вас,
Героев, им воспетых, — тени!
Зловещий Дант, страдалец Тасс
Исходят из подземной сени;
Гяур воздвигся, встал Манфред:
Их озаряет грозный свет.
Стрясая с веждей смертный сон,
Встал из бездонного вертепа
Неистовый ездок Мазепа;
Смущенный вопрошает он:
«Или нас гонит рать Петрова?
Коня! за мной! — помчимся снова!»
Главу свою находит дож
Бессмертную и в гробном прахе;
Он жив, погибнувший на плахе;
Отец народа, страх вельмож, —
И вновь за честь злосчастный мститель
Идет в бесчестную обитель,
Туда, где темные рабы,
Пылая жаждой кровопийства,
Готовят гибель и убийства
И цепи рвут с слепой толпы,
И вновь с бесстрашьем неизменным
Он предстоит судьям надменным.
О искра вечного отца!
Огонь святого песнопенья!
Глас вдохновенного певца!
Не мрут в веках твои творенья!
Ничтожен, тленен человек;
Но мысль живет из века в век!
Я зрю блестящее виденье:
Горе парящий великан
Раздвигнул пред собой туман!
Сколь дерзостно его теченье!
Он строг, величествен и дик!
Как полный месяц, бледный лик.
Шумя широкими крылами,
Летит — и скрылся дивный дух.
Так водопад между скалами
Ревет, пугает взор и слух;
Ярясь, стремится в край надзвездный:
Вдруг исчезает в мраке бездны.
Или единая от звезд,
Отторгшись, мчится, льет сиянье
Чрез поле неизмерных мест,
Чрез сумрачных небес молчанье —
И око, зря ее полет,
За ней боязненно течет!
Упала дивная комета!
Потухнул среди туч перун!
Еще трепещет голос струн:
Но нет могущего Поэта!
Он пал — и средь кровавых сеч
Свободный грек роняет меч!
Руками закрывает очи
Эллада, матерь светлых чад!
Вражда и Зависть, дети Ночи,
Ругаться славному спешат...
Прочь, чернь презренная! прочь, злоба!
Беги!— не смей касаться гроба
Того, чьи песни и дела
Почтит дальнейшее потомство!
Беги! умолкни, вероломство!
Его бессмертью обрекла —
Душой блестящей пораженна —
Не ты, Британия, — вселенна![7]
Бард, живописец смелых душ,
Гремящий, радостный, нетленный,
Вовек пари, великий муж,
Там над Элладой обновленной!
Тиртей, союзник и покров[8]
Свободой дышащих полков!
Ты взвесил ужас и страданья,
Ты погружался в глубь сердец
И средь волнений и терзанья
Рукой отважной взял венец,
Завидный, светлый, но кровавый,
Венец страдальчества и славы!
И се!.. из лона облаков
Твои божественные братья,
Певцы, наставники веков,
Тебя зовут в свои объятья!
Утешься, горестная тень!
Тебе сияет вечный день!
Да мимойдет укоризна!
О! заглуши упреки, стон!
Изгнавшая его отчизна,
Рыдай, несчастный Альбион!
Он пал — непримирен, в чужбине!
Плачь, сетуй по великом сыне!
Увы! ударит час судьбы!
Веков потоком поглощенный,
Исчезнет твой народ надменный,
Или пришельцовы стопы
Лобзать, окован рабством, будет, —
Но Байрона не позабудет
Тебя гнетущий властелин;
Он на тебя перстом укажет;
Друзьям, главой поникнув, скажет:
«Ужель родиться исполин
Мог в сей земле, судьбой забвенной?»
И смолкнет, в думу погруженный!
Между июнем и октябрем 1824
Источник: Кюхельбекер В. К. Избранные произведения в 2-х томах. Том первый. – М.–Л.: Советский писатель, 1967.
|
| |
|
1. «Смерть Байрона» – впервые: «Мнемозина», 1824, ч. III, 189–199, подпись:
В. Кюхельбекер, цензурное разрешение от 16 октября 1824 г. Печ. по отдельному изданию 1824 г. Автограф под загл. «Ода на смерть Байрона».
Могло быть написано не ранее июня 1824 г., т. к. известие о смерти Байрона (в Греции, 19 апреля 1824 г.) появилось в России в «Московских ведомостях» лишь
4 июня 1824 г. и было сообщено Кюхельбекеру в Закуп В. Ф. Одоевским в письме от 9 июня 1824 г.: «Хочешь ли слышать новости: одна — ужасна, может быть, ты слышал о ней:
лорд Байрон... умер» (PC, 1875, июль, с. 369).
В ГПБ хранится черновой набросок начала предисловия к стихотворению рукой В. Ф. Одоевского. Оде были предпосланы примечания в виде предисловия (Кюхельбекер находил,
что «выноски, полезные, даже необходимые в сочинении ученом, вовсе неудобны в произведениях стихотворных, ибо совершенно развлекают внимание»). Примечания эти
писаны нарочито архаическим стилем. ( вернуться)
2. Гяур, Манфред, Мазепа – герои одноименных произведений Байрона. ( вернуться)
3. «Дож» – трагедия Байрона «Марино Фальери, дож Венеции». ( вернуться)
4. Казимир Делавинь (1793–1843) – французский поэт и драматург, написавший стихотворение на смерть
Байрона в 1824 г. ( вернуться)
5. И кто же в сей священный час и т. д. ...шумит Евксин... – речь идет о Пушкине, находившемся
до осени 1824 г. в Одессе, на берегу Черного моря (Евксин).
В стихотворении Кюхельбекера имя Байрона связано с именем Пушкина: Пушкину, сидящему на крутизне над морем (лирическое действие развертывается в «стране Назонова
изгнанья»), является тень Байрона. Видения, «возвещающие певцу Руслана и Людмилы о смерти Байрона, суть олицетворенные произведения последнего». ( вернуться)
6. В стране Назонова изгнанья. – Публий Овидий Назон (43–17 до н. э.), древнеримский поэт, был
сослан императором Октавианом Августом на берега Черного моря (ныне Констанца). ( вернуться)
7. Не ты, Британия, – вселенна! и т. д. – отрицательное отношение Кюхельбекера к Англии в 1820-е
годы объяснялось ее поддержкой Турции против борющихся за независимость греков. Англия поддерживала в войне «законное» правительство Турции против революционной
Греции. Кюхельбекер выступает здесь против политики держав Священного союза Австрии и России, — последняя в это время, уступив настояниям Меттерниха, отказалась
от поддержки Греции. Имеется в виду также преследование Байрона английским светским обществом, в результате разрыва с которым Байрон был вынужден покинуть Англию.
( вернуться)
8. Тиртей (VII–VI в. до н. э.) – греческий поэт, автор элегий, воспевающих воинские доблести. В
России начала XIX в. воспринимался как поэт, воспламенявший воинов на подвиги. ( вернуться)
|
| |
|
| |
|
|
|
