Карлик Нос. Вильгельм Гауф

В одном большом городе, в Германии, жил башмачник с женой. Они прожили много лет бедно, но честно. Хозяин каждый день сидел на углу улицы и чинил старые башмаки и туфли. Иногда шил он и новую обувь, когда кто-нибудь решался ему ее заказать. В таких случаях сперва приходилось ему идти покупать кожу, так как, по бедности своей, материала он не держал. Жена же его торговала фруктами и овощами. У ворот города у неё был маленький садик, где она их выращивала. Покупателей у неё всегда было много, потому что сама она одевалась всегда чисто и опрятно, и товар свой умела выставить красиво и заманчиво.

У башмачника и его жены был хорошенький мальчик — стройный, красивый и довольно большой для своих двенадцати лет. Днем он обыкновенно бывал с матерью на рынке, и когда кто-нибудь закупал у них много товару, то он относил покупку на дом покупателя. В таких случаях он редко возвращался к матери без подарка. Хозяйки очень любили этого мальчика, и всегда дарили ему за услугу цветы, деньги, сладкие пирожки.

Однажды жена башмачника сидела на рынке. Несколько стоявших у её ног корзин были наполнены капустой и другими овощами, в других лежала разная мелкая зелень и семена; а в одной корзинке красовались ранние вишни, яблоки и абрикосы. Рядом с ней сидел маленький Яша, — так звали мальчика, — и звонким голосом выкрикивал:

— Вот, господа, посмотрите, каная прекрасная капуста, какая душистая зелень! Сударыня, ранние вишни, ранние яблоки, абрикосы. Мама дешево продает!

В это время проходила по базару какая-то старушка. Одежда на ней была оборвана и обтрепана, маленькое лицо с острым подбородком совершенно сморщилось, глаза были красные, а острый, крючковатый нос чуть не касался подбородка. Она опиралась на длинную палку и, все-таки, трудно было представить себе, каким образом она подвигается вперед: она хромала и шаталась, точно под ногами у неё был горох и, казалось, каждую минуту готова была упасть и удариться своим длинным носом о мостовую.

Жена башмачника обратила внимание на эту женщину: шестнадцать лет сидя по целым дням на базаре, она ни разу не видала такой странной фигуры. Но когда старушка заковыляла к ней и остановилась у её корзинок, ее охватил невольный страх.

— Не Вы ли торговка зеленью, Анна? — спросила старуха неприятным, крикливым голосом, и голова у ней тряслась и моталась во все стороны.

— Да, я, — ответила жена башмачника, — что вам угодно?

— Посмотрим, посмотрим! Дай-ка сюда овощи, есть ли у тебя то, что мне нужно? — ответила старуха, нагнувшись к корзинке с зеленью и запустив в нее свои темно-коричневые, безобразные руки. Она начала разрывать своими длинными, кривыми пальцами красиво и тщательно разложенную зелень; хватала то одно, то другое, подносила к своему длинному носу и обнюхивала. У жены башмачника сердце обливалось кровью при виде того, как обращается старуха с её чудесной зеленью. Однако, она не смела ничего ей сказать: товар осматривать имеет право всякий покупатель. Да кроме того она испытывала какой-то непонятный страх перед этой женщиной.

Пересмотрев всю корзинку, старуха пробормотала:

— Гадкий товар, скверная зелень, совсем нет того, чего мне нужно!.. Пятьдесят лет тому назад было гораздо лучше! Гадкий товар, скверный товар!

Эти слова совершенно возмутили маленького Яшу.

— Слушай, ты, бессовестная старуха, — закричал он смело, — что же это ты запускаешь свои корявые, грязные пальцы в прекрасную зелень, мнешь ее, подносишь к своему длинному носу... Никто после этого не станет больше покупать у нас, а ты еще называешь наш товар гадким! Да у нас даже повар самого герцога всегда покупает.

Старуха покосилась на смелого мальчика, отвратительно рассмеялась и сказала хриплым голосом:

— Мальчик, мальчик! Тебе, стало быть, понравился мой нос, мой красивый, длинный нос? Так и у тебя такой же будет, во все лицо, до самого подбородка.

Проговорив это, она принялась перебирать другую корзинку с капустой. Она брала в руки чудные белые кочаны капусты, сжимала их так, что те трещали, бросала как попало обратно в корзинку и, наконец, опять проговорила:

— Скверный товар, гадкая капуста!

— Не качай так сердито головой, — с некоторой боязнью заметил мальчик. — У тебя шея тоненькая, как капустная кочерыжка, еще пожалуй подломится, и голова упадет в корзинку. Кто же тогда станет покупать?

— Тебе не нравятся тонкие шеи? — проворчала усмехаясь старуха. — Так у тебя никакой не будет, голова будет прикреплена прямо к плечам, чтобы не отскочила от маленького туловища.

— Не болтайте вы пустяков с ребенком, — сказала, наконец, жена башмачника, выведенная из терпения бесконечным перерываньем и обнюхиваньем товара. — Если хотите что-нибудь купить, так покупайте скорее, а то вы отбиваете у меня других покупателей.

— Хорошо, будь по твоему, — сказала старуха, бросив на нее свирепый взгляд, — я куплю у тебя вот эти шесть кочней капусты; но только, видишь ли, у меня палка в руках, и я не могу их взять сама; позволь своему сынку отнести ко мне на дом товар, я заплачу ему за это.

Мальчик не хотел идти со старухой и расплакался, он боялся этой отвратительной женщины. Но мать не хотела взвалить такую тяжесть на дряхлую старуху и строго приказала ему идти. Со слезами на глазах он исполнил её приказание: завязал капусту в платок и пошел вслед за старухой.

Она шла не очень скоро. Через три четверти часа они очутились в совершенно отдаленной части города и остановились у небольшого ветхого домика. Тут она вытащила из кармана старый, заржавленный крюк, ловко всунула его в маленькую дырочку в двери, и дверь вдруг со скрипом распахнулась. Но каково же было изумление Яши, когда он вошел! Внутри дом был чудно разукрашен: потолок и стены были мраморные, мебель — из черного дерева, оправлена золотом и шлифованными камнями; пол же был стеклянный и такой гладкий, что мальчик скользил, идя по нему, и даже несколько раз упал. Старуха вытащила из кармана серебряную дудочку и свистнула в нее; странный необыкновенный звук громко раздался по всему дому. В ту же минуту по лестнице спустилось несколько морских свинок. Яша был больше всего поражен тем, что они ходили на двух ногах, как люди; и одежда у них была, как у людей: на головах самые модные шляпы, только на ножках вместо башмаков, была ореховая скорлупа.

— Где мои туфли, негодные лентяи? — закричала старуха и начала бить их палкой, так что они со стоном подскакивали вверх. — До каких же пор мне тут стоять?

Свинки быстро запрыгали вверх по лестнице и сейчас же вернулись с парой скорлупок кокосового ореха, подбитых кожей, и ловко надели их на ноги старухи.

Тут вся её хромота и слабость исчезла. Она отбросила палку и с необыкновенной быстротой покатилась по стеклянному полу, таща с собой за руку маленького Яшу. Наконец, они остановились в комнате, где по столам стояло много разнообразной посуды. Комната эта походила на кухню, хотя стол красного дерева и диван, покрытый дорогими коврами, напоминали скорее парадные комнаты.

— Сядь, — сказала старуха, толкнув Яшу в угол дивана и приставив стол так, что мальчик не мог оттуда выйти, — ты ведь, очень устал: человеческие головы не очень-то легки, да, не очень легки.

— Сударыня, вы что-то странное говорите, — воскликнул мальчик, — правда, я устал, но я нес не головы, а кочаны капусты, которые вы купили у моей матери.

— Нет, ты ошибаешься, — засмеялась старуха. Она открыла крышку корзинки и вытащила оттуда человеческую голову. Мальчик был вне себя от ужаса. Он не мог представить себе, как это все случилось, но мысли его перенеслись к матери: — Если кто-нибудь узнает об этих человеческих головах, — думал он, — наверное мою мать обвинят в убийстве.

— Теперь нужно тебе чем-нибудь отплатить за твое вежливое обращение, — пробормотала старуха, — погоди минуточку, я приготовлю тебе суп... долго, всю жизнь потом ты будешь вспоминать о нем.

Сказав это, она снова свистнула. Тут вошло множество морских свинок в человеческих одеждах; у них подвязаны были кухонные передники, а за поясом были заткнуты чумички и большие ножи. За ними вприпрыжку вбежала толпа белок. Они были в широких турецких шароварах, ходили на двух ногах, и на головах носили зеленые бархатные тапочки. По-видимому, это были поварята, так как они с необыкновенным проворством вскакивали на стулья, доставали кастрюли и блюда, яйца и масло, зелень и муку и относили все это к печке. Старуха сновала взад и вперед в своих туфлях из кокосовой скорлупы, и мальчик видел, что она усердно трудилась над приготовлением какого-то вкусного блюда. Вот затрещали сильнее дрова, зашипели и задымились сковороды, в комнате распространился приятный запах. А старуха все бегала по кухне, белки и морские свинки за ней. Пробегая мимо печки, старуха всякий раз заглядывала в стоявший на плите горшок. Наконец, в нем что-то закипело, заклокотало, повалил пар, и пена полилась прямо на огонь. Тогда она сняла горшок с плиты, вылила то, что в нем варилось в серебряную чашку и поставила ее перед маленьким Яшей.

— Вот, мальчик, вот, — приговаривала она, — покушай супцу, и у тебя будет все, что во мне тебе так понравилось... Из тебя, однако, должен выйти искусный повар, но зелень... Нет, зелени этой тебе никогда не найти, её ведь не было у твоей матери в корзинке!

Мальчик совершенно не понимал, что она говорит, и поэтому усердно ел суп, который показался ему в высшей степени вкусным. Мать готовила ему много очень вкусных блюд, но такого хорошего супа еще никогда он не едал. Нежная зелень и коренья придали супу чудный аромат, он был и сладкий и кисловатый в одно и то же время, и очень крепкий. Когда мальчик доел последнюю каплю чудесного кушанья, морские свинки закурили аравийский ладан. Голубыми волнами разнесся по комнате дым; волны делались все гуще и гуще и опускались вниз. Запах этого курения подействовал на мальчика одуряющим образом. Ему хотелось крикнуть, что ему пора вернуться к своей матери. Но он никак не мог собраться с силами и понемногу стал погружаться в забытье; в конце концов он крепко заснул на диване в комнате старухи.

Странные сны ему приснились. Будто бы его старуха раздела и завернула в беличью шкуру. И стал он жить с остальными белочками и морскими свинками, и сам скакал и лазал, как белочка. Все зверки были с ним очень милы и любезны. Вместе с ними он прислуживал старухе. Сначала он должен был смазывать разными маслами кокосовые скорлупки, которые старуха носила вместо туфлей, и чистить их так, чтобы они блестели. Подобную работу часто приходилось ему исполнять еще в родительском доме, так что ему не трудно было показать свою ловкость.

Приблизительно через год, — снилось ему дальше, — стали его употреблять на более трудную работу. С несколькими другими белками он должен был ловить в воздухе мельчайшие пылинки и, набрав их достаточное количество, просеивать сквозь тончайшее сито.

Эту пыль старушка считала самым изысканным кушаньем. Зубов у неё уже не было, жевать и грызть она не могла, поэтому и приказывала печь себе хлебы из тончайшей пыли.

Потом еще через год его перевели в число слуг, которые добывали старушке воду для питья. Не подумайте, что им нужно было для этого рыть какой-нибудь бассейн, или ставить на дворе бочку, когда шел дождь. Тут дело было много труднее.

Белочки, а с ними и Яша, должны были ореховой скорлупой снимать с роз росинки, которые и служили старухе питьем. А так как она очень много пила, то работа водоносов была очень трудная.

Еще через год он был переведен на службу в комнаты. Обязанностью его было мести пол. Каждая пылинка на стеклянном полу была заметна, так что и эта работа мальчика была не легкая. Белочки должны были сперва подмести пол щетками, потом, подвязав к ногам старые платки, кататься на них по стеклу. Это требовало большого искусства. На четвертый год Яша был переведен, наконец, на кухню. Это была почетная должность, на нее можно было попасть только после долгих испытаний. Яша начал с должности кухонного мальчика и дошел до первого пирожника. Он достиг такого необыкновенного искусства и совершенства во всем поварском деле, что часто сам себе удивлялся. Самые трудные вещи, пирожные с сотнями эссенций, супы из зелени, собранной со всего света, — он все изучил, все уразумел быстро и основательно.

Так прослужил он у старухи приблизительно лет семь. Однажды она сняла свои кокосовые туфли, взяла корзинку и палку в руки и, собираясь уходить, приказала ему ощипать курицу, начинить ее зеленью и, к её возвращению, зажарить и подрумянить. Он проделал все это по всем правилам искусства: оторвал курице голову, обварил ее кипятком, тщательно ощипал перья, поскоблил кожу, чтобы она была глаже и нежнее, и вычистил внутренности, Потом он занялся зеленью, которою нужно было начинить курицу. Но в кладовой, где старуха держала зелень, он заметил шкап, дверцы которого были полураскрыты. Раньше он никогда его не замечал. С любопытством подошел он поближе, посмотрел, что там находится, и увидел множество корзинок, от которых распространялся сильный, приятный запах. Он открыл одну из этих корзинок и нашел там необыкновенного вида и окраски траву: стебли и листья её были сине-зеленые и оканчивались огненно-красными с желтыми краями цветочками. Мальчик внимательно осмотрел их и понюхал; они издавали тот острый запах, каким благоухал суп, сваренный когда-то для него старухой. Но запах этот был так силен, что мальчик начал чихать, чихал все сильнее и сильнее... и, наконец, проснулся.

Он лежал на диване в комнате старухи и с удивлением осматривался кругом. — Нет, какие, однако, могут сниться сны, — подумал он. — Еще я, пожалуй, готов поклясться, что пробыл несколько лет белкой, товарищем морских свинок и сделался искусным поваром. О, как посмеется мама, когда я расскажу ей обо всем этом. Однако, не забранила бы она меня, что я проспал в чужом доме, вместо того, чтобы помогать ей на базаре?

При этой мысли он вскочил и хотел бежать. Члены его точно окаменели от сна, особенно затылок. Он совсем не мог пошевелить головой. Ему даже самому стало смешно: повертываясь в разные стороны, он ежеминутно стукался своим носом то о шкап, то о стенку, то о притолку, пока хорошенько не осмотрелся. С визгом окружили его белочки и морские свинки, как будто они хотели его проводить. Остановившись у порога, он поманил их за собой, но они на своих ореховых скорлупках быстро поскакали в дом. Он только издали слышал их визг.

Старуха завела его в довольно отдаленную часть города, так что он едва выбрался из узкого переулка. Дальше он попал в большую толпу. Люди, по-видимому, смотрели какого-то карлика. Повсюду слышались восклицания: „Эй, глядите, какой безобразный карлик! Откуда появился здесь карлик? О, какой у него длинный нос!.. А голова-то как приросла к плечам!.. Какие безобразные черные руки!“... В другое время он и сам бы остановился, потому что всегда любил смотреть великанов, карликов, или какие-нибудь необыкновенные заморские чудовища, но теперь он торопился к матери.

Выбравшись на базар он совсем растерялся. Мать сидела еще там, и фруктов в корзинке у неё было еще довольно много, стало быть, он не долго спал. Но еще издали она показалась ему очень печальной: она не зазывала покупателей, а сидела, опустив на руки голову. Приблизившись, он увидал, что она была бледнее обыкновенного. Он не знал, что ему делать. Наконец решился: подкравшись сзади, тихонько положил он свою руку на её плечо и сказал:

— Что с тобой, мама? Ты на меня сердишься?

Женщина обернулась к нему и с криком ужаса откинулась назад.

— Что тебе нужно от меня, противный карлик? — воскликнула она. — Прочь, прочь! Я терпеть не могу подобных шуток!

— Но что с тобой, мама? — испугался Яша. — Ты, верно, нездорова! Почему ты прогоняешь от себя своего сына?

— Я сказала уже тебе, иди своей дорогой, — гневно ответила Анна. — От меня ты не получишь денег за свое шутовство, отвратительный урод!

— Право, она помешалась! — с огорчением подумал мальчик. — Что же мне теперь сделать? как отвести ее домой?... Милая маменька, — пробовал он успокоить мать, — будь все-таки, благоразумна, взгляни на меня получше, ведь я твой сын, твой Яша.

— Нет, это уж слишком наглая шутка, — обратилась Анна к своим соседкам, — посмотрите на этого безобразного карлика: стоит тут, пугает всех моих покупателей, да еще осмеливается смеяться над моим несчастьем. Твердит мне: я твой сын, твой Яша; бессовестный!

Тут вступились соседки и начали бранить его самыми отборными словами (а торговки, вы знаете, мастерицы на это). Они укоряли его за то, что он смеялся над несчастьем бедной Анны, у которой семь лет тому назад украли хорошенького мальчика. Наконец, стали далее грозить ему, что разорвут его на клочки, если он не уйдет отсюда.

Бедный Яша ничего не понимал. — Ведь сегодня утром еще, — думал он, — я, как всегда, пришел с матерью на базар, помог ей раскладывать фрукты, потом пошел в дом к старухе, поел там супу, заснул, вернулся на площадь, а мать и соседки однако говорят о каких-то семи годах! И называют меня отвратительным карликом! Что же такое произошло?

Убедившись, что мать ничего больше не хочет слышать о нем, он со слезами на глазах пошел к лавочке, где отец его обыкновенно чинил башмаки. — Посмотрю, все-таки, — подумал он, не признает ли он меня; остановлюсь у двери и заговорю с ним.

Подойдя к лавке башмачника, он остановился у двери и заглянул в нее. Мастер так был поглощен своей работой, что совершенно не заметил его. Когда же нечаянно он бросил взгляд на дверь, — башмак, дратва и шило выпали у него из рук на пол и он с ужасом воскликнул: Господи, что это такое, что это такое!

— Добрый вечер, хозяин! — сказал мальчик, входя в лавку. — Как поживаете?

— Плохо, плохо! — ответил отец к большому удивлению Якова. — Уже не под силу становится мне работа. Одинок я, и стар становлюсь, а подмастерье взять дорого.

— А разве нет у вас сынишки, вы бы его приучили к работе, — продолжал расспрашивать мальчик.

— Был один, его звали Яковом, теперь бы он был уже высокий, ловкий, двадцатилетний юноша и мог бы служить мне надежной опорой... В двенадцать лет он был ловок и проворен, и умел уже работать! А какой он был красивый! Он бы привлек ко мне заказчиков, так что я не стал бы уже больше чинить, а шил бы новую обувь.

— А где же ваш сын? — дрожащим голосом спросил Яков отца.

— Бог знает, — ответил он, — семь лет тому назад, — да, вот как давно уже! его украли у нас на базаре.

— Семь лет тому назад! — с ужасом закричал Яков.

— Да, семь лет тому назад. Как сейчас еще помню: рыдая, пришла моя жена домой, целый день ребенок не возвращался, она расспрашивала, искала его повсюду и не нашла. Я всегда думал и говорил, что это должно было случиться. Яков был славный мальчик, жена гордилась им, и очень любила, когда его хвалили люди, и часто посылала его с зеленью и разными овощами в знатные дома. Правда, ему всегда там дарили что-нибудь! Но я говорил ей: смотри! Город велик, много в нем всякого плохого народу живет, береги Якова! Как говорил, так и вышло. Пришла раз на рынок безобразная старуха, долго выбирала фрукты и зелень и накупила, наконец, так много, что сама не могла донести. Жена моя, из сострадания к ней, дала ей своего мальчика и с того часа больше и не видала.

— И вы говорите, с тех пор уже семь лет прошло?

— Весной будет семь лет. Мы ходили из дому в дом, спрашивали о нем. Многие знали и любили нашего мальчика, и тоже искали его с нами; все напрасно. А старуху, которая купила зелень, никто не знал. Одна только очень старая, девяностолетняя старушка говорила, что это могла быть злая Фея Трав, которая раз в 50 лет приходит в город и закупает зелень.

Так говорил отец Якова, сильно постукивая башмаками и широко вытягивая руками дратву. Мальчику теперь все ясней и ясней становилось все то, что с ним произошло. Это совсем не был сон, а он, действительно, семь лет прослужил в образе белки у злой волшебницы. Досада и злоба так сдавили его сердце, что оно готово было разорваться. Старуха украла у него семь лет его молодости, и что же получил он в награду за это? Выучился чистить сапоги, убирать комнату со стеклянным полом, научился у морских свинок поварскому искусству... и только!

Не мало времени простоял он, раздумывая над своею участью. Наконец, отец спросил его: Вам, молодой человек, быть может, требуется моя работа? Желаете пару новеньких туфлей, или (тут он улыбнулся), быть может, футлярчик для вашего носа!

— Отчего вы говорите про мой нос? — спросил Яков, — почему нужен мне футляр для него?

— Ну, — возразил башмачник, у всякого свой вкус, но я вам скажу, будь у меня такой ужасный нос, я бы заказал на него футлярчик из розового сафьяна. Вот у меня как раз под руками есть прекрасный кусок; конечно, на это потребуется по меньшей мере аршин. Но как бы хорошо такой футляр предохранял ваш нос. Я уверен, что вы задеваете о каждую притолку, о каждый предмет, от которого вы хотели бы посторониться.

Мальчик совсем онемел от ужаса и схватился за свой нос: толстый, громадный он вытянулся в добрых две пяди в длину. Теперь Яша понял, почему мать не узнала его, почему все люди называли его безобразным карликом!

— Хозяин, — сказал он сапожнику, — нет ли у вас зеркала? я хочу поглядеть на себя.

— Молодой человек, — возразил отец, — откровенно говоря, при такой наружности нечего каждую минуту смотреться в зеркало. Это совершенно лишнее. Вам следует отвыкнуть от этой привычки, она смешна вообще, а у вас в особенности.

— Ах, дайте же мне хоть раз взглянуть в зеркало, — крикнул мальчик. — Право, это не из тщеславия!

— Оставьте меня в покое, у меня нет зеркала. У жены есть зеркальце, но я не знаю, куда она его спрятала. Если уж вам непременно хочется полюбоваться на себя, так вон через улицу живет Урбан цирюльник, у него зеркало вдвое больше вашей головы, посмотритесь там, а пока прощайте!

С этими словами отец легонько вытолкнул его вон из лавки, запер дверь и принялся за работу. Мальчик печально пошел через улицу к цирюльнику Урбану, которого он отлично знал еще с детства.

— Здравствуйте, Урбан, — сказал он цирюльнику, — я пришел попросить вас сделать мне одно одолжение. Будьте так добры, позвольте мне посмотреться в ваше зеркало.

— С удовольствием! Вот оно! — рассмеялся цирюльник, а посетители, которым он должен был стричь бороды, также разразились веселым смехом. — Вы такой молодец с виду, стройный, высокий, шея у вас, как у лебедя, руки, как у королевы, а носик маленький и такой красивый, что лучше и не найти... Вы, пожалуй, чересчур возгордитесь, когда увидите себя в зеркале, но, все-таки, посмотритесь, я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я из зависти не позволил вам заглянуть в свое зеркало.

Так говорил цирюльник, и его мастерская огласилась громким хохотом. Яша подошел, между тем, к зеркалу и взглянул на себя. Глаза его наполнились слезами.

— Да, дорогая мама, конечно, ты не могла узнать своего Яши, — подумал он, — не таков он был в те счастливые дни, когда ты им так гордилась.

Глаза у него стали маленькие, как у свиньи, нос отвис к самому подбородку, шеи, как будто и совсем не было, потому что плечи поднимались выше головы. Рост его остался таким же, каким был семь лет тому назад. Все люди от двенадцати до двадцати лет растут вверх, он же вырос в ширину. Спина и грудь у него были необыкновенно широки, и туловище его походило на туго набитый мешок: оно сидело на маленьких, слабеньких ножках, которые, казалось, неспособны были носить подобную тяжесть. К плечам же привешены были длинные, как у взрослого, руки, с грубыми темно-коричневыми ладонями и длинными крючковатыми пальцами. Вытянув их, он не нагибаясь мог доставать до земли. Вот каков был теперь маленький Яша. Он сделался безобразным карликом. Вспомнил он тут то утро, когда старуха подошла к корзинкам его матери. Он насмехался тогда над её длинным носом, над безобразными руками, и всем этим она наградила его, не дала только длинной вертлявой шеи.

— Ну, очаровательный принц, вдоволь ли вы налюбовались на себя, — со смехом рассматривая его, сказал цирюльник. — По правде сказать, и во сне ничего подобного не увидишь. Но я хочу вам сделать одно предложение, малютка. Хотя цирюльню мою публика посещает, но за последнее время, все-таки, не так хорошо, как мне бы хотелось. Это происходит оттого, что мой сосед, цирюльник Шаум добыл себе где-то великана, который и приманивает к нему посетителей. Но великан еще не большая редкость, а вот такой человечек, как вы, — это другое дело! Поступайте ко мне на службу, вы получите квартиру, стол, одежду, — все у вас будет! А за это каждое утро вы будете стоять у моих дверей и зазывать публику; будете готовить мыло, подавать посетителям полотенце, и обоим нам, наверно, будет прекрасно. У меня посетителей будет больше, чем у соседа с великаном, да и вам каждый охотно даст на чаек.

Яшу возмутило предложение цирюльника, но он терпеливо перенес эту обиду, — и, совершенно спокойно ответив цирюльнику, что у него нет времени на подобную службу, пошел дальше.

Старуха придала ему безобразную внешность. Но он отлично чувствовал, что души его она не коснулась. Думал он теперь не так, как семь лет тому назад; нет, ему казалось, что он за это время сделался много мудрее и разумнее. О красоте своей он не жалел, не огорчался он и своим безобразием, но обидно и горько ему было то, что родной отец прогнал его, как собаку, от своих дверей. Он решил сделать еще попытку обратиться к матери. Он пошел к ней на рынок и попросил ее спокойно выслушать его. Он напомнил ей тот день, когда его увела старуха, припомнил ей все малейшие приключения своего детства, рассказал ей потом, как он служил семь лет в качестве белки у волшебницы, и в кого она его превратила за то, что он тогда посмеялся над ней. Жена сапожника не знала, что и подумать. Все, что он рассказывал о своем детстве, было верно. Но когда он сказал ей, что семь лет прожил белкой, она ответила: — Это невозможно, волшебниц не бывает. — Глядя на него, она не могла поверить, чтоб этот отвратительный безобразный карлик мог быть её сыном. Наконец, она решила, что лучше поговорить об этом с мужем. Она убрала все свои корзинки и велела ему идти за собой. Они пришли к лавке сапожника.

— Слушай, — сказала она мужу, — этот человек называет себя нашим пропавшим Яшей. — Он мне все рассказал, как его украли семь лет тому назад, и как какая-то фея околдовала его.

— Вот что! — прервал ее с гневом сапожник. — Это он рассказал тебе? Подожди же ты, негодяй! Не больше часа тому назад все это я сам ему рассказал, а теперь он пошел дурачить тебя! Тебя околдовали, сыночек? Постой — вот я тебя опять расколдую! — Тут он схватил пучок ремней, которые только что нарезал, наскочил на карлика и начал его бить по его большому горбу и длинным рукам, так что тот с криком и рыданьем пустился в бегство.

В этом городе, как и повсюду вообще, людей сострадательных, готовых помочь несчастному, было мало. Поэтому несчастный карлик целый день пробыл без питья и без пищи, а вечером должен был лечь на церковной лестнице.

На следующее утро, проснувшись с первыми лучами солнца, он серьезно задумался, как ему теперь жить и куда пристроиться, раз отец и мать отвергли его. Гордость не позволяла ему поступить на службу к цирюльнику, чтобы собою заманивать посетителей. Не хотел он также поступить к какому-нибудь фокуснику и показываться за деньги. Что же ему делать? Тут он вспомнил, что в то время когда он был белкой, он оказывал большие успехи в поварском искусстве; на этом основании он решил, что может соперничать со многими поварами. И решил воспользоваться своим знанием.

Как только совсем рассвело, а по улицам заходили люди, он вошел в церковь и помолился. Потом он отправился дальше. Герцог, правитель этой страны славился своею любовью попить и покушать. У него была лучшая кухня в стране и поваров добывал он себе со всего света. Наш карлик направился к его дворцу. У главных ворот стража спросила, что ему нужно, и все начали смеяться над ним. Но он потребовал заведующего кухней. Его со смехом повели по двору, и все слуги, встречавшиеся по дороге, смотрели на него, хохотали и присоединялись к провожатым, так что, малу-помалу набралась толпа людей, и к подъезду подвигалось целое шествие. Конюхи побросали свои скребницы, со всех ног бежали скороходы, коверщики побросали свои ковры — все толпились. Произошла суматоха, точно к воротам дворца подступил неприятель, а воздух огласился криками: "Карлик, карлик! Смотрите, карлик!"

С длинным бичом в руках появился в дверях свирепый смотритель дворца. — Господи Боже мой, чего вы так расшумелись. Разве вы не знаете, что наш господин еще спит? — При этом он начал хлестать своим бичом по спинам конюхов и сторожей. — Ах, сударь! — кричали они, — разве вы не видите? Мы привели карлика, такого карлика, какого вы никогда еще не видали. — Тут смотритель дворца, увидав малютку и сам не мог удержаться от смеха, несмотря на то, что боялся уронить свое достоинство. Толпу он однако разогнал, а карлика провел в дом и спросил, что ему нужно. Услыхав, что карлик хочет видеть заведующего кухней, он возразил: — Ты ошибаешься, малютка! Тебе нужно ко мне, смотрителю дворца. Ты хочешь сделаться придворным карликом герцога — не так ли?

— Нет, сударь! — возразил карлик. — Я искусный повар и умею приготовлять самые редкие кушанья. Проведите меня к заведующему кухней, может быть, он воспользуется моим искусством.

— У каждого свой вкус, крошка, но ты, видно, глуповат. В кухню!.. Если поступишь в придворные карлики, работы у тебя никакой не будет, а еды и питья сколько душе угодно, и одежда красивая!.. Впрочем, мы посмотрим. Только едва ли хватит у тебя уменья, чтобы занять место главного повара герцога, для кухонного же мальчика ты слишком хорош. — С этими словами смотритель взял его за руку и повел в комнату заведующего кухней.

Заведующий кухней осмотрел его с ног до головы и разразился громким хохотом. — Как? — крикнул он. — Ты хочешь быть поваром? Неужели ты думаешь, что у нас в кухне плиты такие низкие! Ты ни до одной не достанешь, если даже подымешься на цыпочки и вытянешь, насколько можешь, голову! Ах ты, мальчик! Тот, кто тебя послал ко мне наниматься в повара, хотел, наверное, подурачиться над тобой?

Заведующий от души хохотал, а за ним и смотритель дворца и вся бывшая тут прислуга.

Но карлик не смутился. — Что вам стоит дать мне одно или два яйца, немножко сиропу и вина, муки и пряностей, ведь здесь всего этого вдоволь? — сказал он. — Закажите мне какое-нибудь вкусное блюдо! Дайте мне всего, что нужно для этого, и я на ваших глазах его приготовлю. И вы наверное тогда скажете: "да, он настоящий повар".

Малютка говорил, и странно при этом было видеть, как сверкали его маленькие глазки, извивался его длинный нос, и какие смешные движения тонких крючковатых пальцев сопровождали его слова.

— Хорошо! — сказал заведующий кухней и взял смотрителя дворца под руку. — Хорошо, ради шутки это можно устроить! Пойдемте в кухню!

Они прошли через множество комнат и коридоров и пришли, наконец, в кухню. Это было громадное, длинное, великолепно устроенное здание. Там в двадцати печках горел постоянный огонь. Посредине в бассейне проточной воды плавали рыбы. Необходимые запасы хранились в великолепных шкапах из мрамора и дорогого дерева. Налево и направо было десять комнат, в которых складывали все ценное и вкусное, вывезенное из разных стран, даже с востока. По кухне бегало множество прислуги. Все шумели и возились с кастрюлями, сковородами, вилками и ложками. При входе заведующего кухней все смолкло и остановилось, слышен был только треск дров в печах, да журчанье воды.

— Что наш повелитель заказал сегодня к завтраку? — строго спросил заведующий кухней повара.

— Сударь, он изволил заказать датский суп и гамбургские пирожки.

— Хорошо, — продолжал заведующий кухней, — слышал ли ты, что желает кушать наш господин? Сумеешь ли ты приготовить эти трудные блюда? Пирожков-то, во всяком случае, не приготовишь: рецепт их — тайна нашего повара.

— Нет ничего легче, — возразил карлик ко всеобщему, удивлению. Белкой он часто готовил эти кушанья. — Нет ничего легче: на суп дайте мне овощей и пряностей, — и он назвал подробно, каких, — сала от дикой свиньи, кореньев и яиц; для пирожков же, — сказал он тише, так чтобы его могли слышать только заведующий кухней и повар, — для пирожков мне надо несколько сортов мяса, немножко вина, гусиного жиру, имбирю и известной зелени, называемой „Утеха желудка".

— Хм! Во имя святого Бенедикта! У какого колдуна ты учился? — с удивлением сказал повар. — Все до малейшей подробности верно, а про зелень „Утеха желудка" мы и сами даже не знали. Но это еще больше придаст вкусу. Ты просто чудо — повар!

— Вот никогда бы этого не подумал, — сказал заведующий кухней, — пусть он попробует. Дайте ему провизии, посуду и все остальное, пусть он начнет готовить завтрак!

Все, что он приказал, было сделано, вся провизия была принесена к плите. Тут оказалось, что карлик мог достать плиту только кончиком носа. Тогда составили два стула, положили на них мраморную доску и сказали маленькому чудодею, чтобы он показал свои чудеса. Около него большим кругом столпились повара, поварята, прислуга и разный народ. Все смотрели и удивлялись, как ловко и проворно он работал, как чисто и красиво готовил. Заправив оба кушанья, он приказал их поставить на огонь, и кипятить до тех пор, пока он не остановит. Сам же он начал считать: раз, два, три и т. д. Насчитав пятьсот, крикнул: „стой!" Кастрюли сняли с огня, и карлик пригласил заведующего попробовать кушанье.

Главный повар приказал поваренку принести золотую ложку, обмыл ее и передал заведующему. Тот с торжественным видом подошел к плите, попробовал, прищурился, щелкнул от удовольствия языком и сказал:

— Чудесно! Клянусь жизнью герцога, чудесно! Не хотите ли вы, смотритель, попробовать ложечку? — Тот поклонился, взял ложку, попробовал и пришел в совершенный восторг.

— Надо отдать вам честь любезный, — обратился он к повару, — вы опытны и сведущи в вашем деле, но ни супу, ни гамбургских пирожков вы так хорошо не умеете готовить. — Повар тоже попробовал и потом пожал руку карлику со словами:

— Малютка! Ты мастерски готовишь!.. Да, зелень "Утеха желудка" придает всему этому особенный вкус.

В эту минуту пришел в кухню камердинер и сказал, что герцог хочет завтракать. Кушанье переложили на серебряное блюдо и послали герцогу. Заведующий кухней пригласил карлика к себе в комнату и начал с ним беседовать. Но недолго они просидели, как вдруг прибежал посланный звать заведующего кухней к господину.

Он быстро одел свое парадное платье и последовал за слугой.

Герцог, казалось, был очень доволен. Все, что было на блюде, он съел, и, когда вошел заведующий кухней, он вытирал себе бороду.

— Послушай, заведующий, сказал он, — до сих пор я всегда был очень доволен твоей кухней, но скажи мне, кто сегодня готовил мне завтрак? С того самого дня, как я занял престол моих предков, мне никогда не подавали такого вкусного завтрака. Скажи, как зовут этого повара, я пошлю ему несколько золотых!

— Господин! это удивительная история, — отвечал заведующий кухней и рассказал, как ему сегодня утром привели карлика, который во что бы то ни стало хотел быть поваром, и что из всего этого вышло.

Герцог очень удивился, приказал привести к себе карлика и спросил его: кто он, и откуда пришел. Бедный Яша, конечно, не мог сказать, что он околдован и что раньше он был белкой. Но стараясь, тем не менее, придерживаться истины, он рассказал, что у него теперь нет ни отца, ни матери, и что он учился готовить кушанья у одной старушки. Герцог больше не расспрашивал, его очень поразила странная наружность нового повара.

— Хочешь остаться у меня? — сказал он, — я буду тебе давать пятьдесят золотых в год, праздничную одежду, да еще две пары шаровар. И за это ты должен ежедневно готовить мне завтрак, указывать, как нужно приготовить обед и, вообще, заботиться о моей кухне. А так как каждому во дворце я даю какое-нибудь имя, то ты будешь называться "Нос" и будешь состоять в звании помощника заведующего кухней.

Карлик Нос пал ниц перед могучим герцогом, поцеловал ему ногу и обещался служить верой и правдой.

Теперь Яша был обеспечен и обязанности свои он выполнял с честью. Герцог сделался совершенно другим человеком с тех пор, как в его доме водворился карлик Нос. Бывало, он частенько бросал в голову повара блюда и подносы, которые ему приносили. А однажды, когда жареная телячья нога показалась ему недостаточно мягкою, он разгневался и запустил ею прямо в лоб самому заведующему кухней, так что тот свалился с ног и потом три дня пролежал в постели. Хотя герцог свои гневные вспышки и заглаживал потом золотом, все-таки, слуги никогда без трепета не входили к нему с кушаньем. Со времени же появления в доме карлика, все изменилось, точно по волшебству. Вместо трех герцог теперь ел пять раз в день, чтобы побольше насладиться искусством своего маленького слуги. И никогда даже признака неудовольствия не появлялось на его лице. Напротив, все ему казалось новым, прекрасным, со всеми он был ласков и любезен и с каждым днем делался все толще и толще.

Часто в середине обеда он приказывал позвать заведующего кухней и карлика Носа, сажал их около себя, одного направо, другого налево, и собственноручно клал им в рот по кусочку самых тонких кушаний; Это считалось величайшею милостью, и оба ценили ее.

Карлик сделался басней всего города. У заведующего кухней выпрашивали позволения посмотреть, как карлик готовит, и некоторые знатнейшие господа добивались у герцога разрешения для своих поваров поучиться у карлика. Это давало большой доход карлику, потому что каждый повар ему платил по золотому за один день ученья. Но карлик все эти деньги отдавал другим поварам, чтобы они не сердились и не завидовали ему.

Карлик Нос прожил, таким образом в довольстве и почете около двух лет. Все шло хорошо, только мысль о родителях глубоко огорчала его. Но вот однажды случилось с ним следующее приключение.

Карлик Нос был особенно искусен и счастлив в покупках. Поэтому, когда ему позволяло время, он сам ходил на рынок покупать фрукты и птицу. Однажды утром он пошел на гусиный рынок искать там тяжелых, жирных гусей, каких особенно любил герцог. Несколько раз прошел он взад и вперед, осматривая птицу. Фигура его здесь не вызывала ни улыбок, ни насмешек, наоборот, все относились к нему с почтением. Все знали знаменитого главного повара герцога, и каждая торговка почитала себя счастливой, когда он поворачивал в её сторону свой длинный нос.

В самом конце одного ряда он увидал торговку, которая тоже продавала гусей, но не хвалила громко свой товар и не зазывала покупателей, как другие. Он подошел к ней, осмотрел и взвесил её гусей. Они оказались именно такими, каких он искал. И он купил трех гусей вместе с клеткой, поднял их на свои широкие плечи и понес домой. Только ему показалось странным, что в то время, как двое гусей кричали и крякали по-гусиному, третий сидел молча, и только вздыхала, и стонал, совсем как человек.

— Этот, должно быть, болен, — подумал он: — нужно поскорее его зарезать. — Но тут гусь совершенно ясно и громко сказал:

Колоть станешь меня,
Укушу я тебя.
Если шею свернешь.
Сам в могилу пойдешь.

Перепуганный карлик Нос опустил клетку на землю. Гусь смотрел на него прекрасными умными глазами и вздыхал.

— Э! вот тебе на! — воскликнул Нос. — Эта молодая гусыня умеет говорить! Вот никак не ожидал. Ну, не бойся. Понятно, такую редкую птицу нельзя губить. Но я готов пари держать, что она не всегда была в этих перьях. Ведь и я когда-то был ничтожной белкой.

— Ты прав, — сказала она. — Не в этой презренной шкуре я родилась. Кто мог ожидать, что Мими, дочь великого Громобоя, будет заколота на кухне герцога!

— Будьте спокойны, милая госпожа Мими, — утешил ее карлик, — вас никто не тронет. Это так же верно, как и то, что я честный человек и помощник заведующего кухней герцога. Я устрою для вас помещение в собственных комнатах; корму у вас будет достаточно, а в свободное время я буду занимать вас разговорами. На кухне же я скажу всем, что хочу для герцога выкормить гуся особенными травами. А как только подойдет случай, я вас выпущу на свободу.

Гусыня со слезами на глазах благодарила его. И карлик сдержал свое обещание: двух гусей он заколол, а для Мими он устроил особое помещение, объяснив всем, что хочет выкормить для герцога гуся особенным способом. Обыкновенного гусиного корму он не давал ей, а приносил пирожки и сладкие блюда. Как только выпадало у него свободное время, он приходил к ней беседовать и утешать ее. Они рассказали друг другу свои приключения, и Нос узнал, что гусыня — дочь обитавшего на острове Готланде волшебника Громобоя, который был во вражде со старой волшебницей; та обманом и хитростью победила его, а дочь превратила в гусыню и перенесла сюда. Когда, в свою очередь, карлик Нос рассказал ей свою историю, она сказала:

— Я не очень опытна в этих делах. Однако, отец мой давал мне с сестрой некоторые указания. Ссора у корзинки с зеленью, твое неожиданное превращение, когда ты понюхал той зелени, некоторые слова старухи, которые ты мне сообщил — все это убеждает меня, что ты заколдован травою. Это значит: если ты найдешь ту траву, о которой думала волшебница при твоем превращении, ты избавишься от чар.

Но для карлика это послужило небольшим утешением. Где же ему отыскать эту траву? Однако ж он был очень благодарен гусыне, потому что у него появилась некоторая надежда на избавление.

Около этого времени приехал к герцогу друг его, один из соседних принцев. По этому случаю он приказал позвать к себе карлика Носа и сказал ему:

— Вот когда настало время тебе доказать, что ты служишь верой и правдой и что ты — мастер своего дела. У моего гостя принца самая лучшая после моей кухня, и сам он — великий знаток тончайших блюд и умнейший человек. Постарайся же придумывать кушанья так, чтоб они с каждым днем все больше и больше приводили в изумление принца. При том все время, пока он здесь, не смей повторить ни одного кушанья, иначе тебе грозит моя немилость. Что бы тебе ни понадобилось для этого, все ты можешь требовать от моего казначея. Если бы даже золото и алмазы понадобилось тебе жарить в сале, делай и это! Я охотней соглашусь сделаться нищим, чем покраснеть перед принцем за тебя.

Так сказал герцог. Карлик же, поклонившись с достоинством, отвечал ему:

— Господин, твое приказание будет исполнено. С Божьей помощью я сделаю все, чтоб принцу, знатоку кушанья, понравился твой стол.

И крошка повар напряг все усилия; он не щадил сокровищ герцога, не щадил и самого себя. По целым дням видели его окруженным облаками дыма и пламени, и голос его беспрерывно раздавался под сводами кухни, властно командуя кухонными мальчиками и поварами.

Иностранный принц гостил уже две недели у герцога и веселился от всей души. Ели они не менее пяти раз в день, и герцог был доволен искусством карлика. На челе своего гостя он видел полнейшее удовольствие. Но вот на пятнадцатый день он призвал к столу карлика и, представляя его принцу спросил своего гостя, доволен ли он его кушаньями?

— Ты чудеснейший повар, — ответил иностранный принц, — и знаешь, что значит хорошо поесть. Во все время, пока я здесь, ты ни одного кушанья не повторил, и все было приготовлено прекрасно. Но скажи мне, почему до сих пор ты не угостишь нас самым лучшим блюдом — паштетом "Сюзерен"?

Карлик очень испугался. Он никогда не слыхал о паштете Сюзерен, однако, он собрался с духом и отвечал:

— Господин! я надеялся, что ты долго еще прогостишь при нашем дворе, и потому все откладывал это кушанье. Чем же иначе повар может почтить твой отъезд, как не паштетом "Сюзерен"?

— Вот что! — со смехом перебил герцог. — А меня ты хотел видно заставить ждать до смерти, и тогда уж почтил бы этим кушаньем? Ведь ты никогда еще не подавал мне такого паштета. Ну, придумай какой-нибудь другой прощальный привет, а этот паштет завтра ты должен подать нам к столу.

— Приказание твое будет исполнено, государь! — ответил карлик и вышел. Но не весело было у него на душе. Настал, видно, день его позора и несчастья. Он совсем не знал, как, приготовить такой паштет. Он пришел в свою комнату и расплакался над своей горькой участью. Тогда гусыня Мими, разгуливавшая по его комнатам на свободе, подошла к нему и спросила, чем он так огорчен?

— Утри свои слезы, — ответила она, услыхав о паштете "Сюзерен", — это кушанье часто подавалось у моего отца, и я знаю, из чего оно приготовляется. Возьми... — и она рассказала ему подробно, чего взять, — а если это даже и не все, что нужно, так у господ, наверное, не так уж развит вкус, чтобы различить, чего недостает.

Так говорила Мими. Карлик подпрыгнул от радости, благословил тот день, когда купил гусыню и приготовился делать паштет. Сперва для опыта он сделал маленький паштет и нашел, что он удивительно вкусен, а заведующий кухней, которому он дал попробовать, опять подивился его необыкновенному искусству.

На следующий день он приготовил паштет в большой форме и, украсив его гирляндами цветов, прямо горячий, только что вынутый из печки послал к столу. Сам он надел свое лучшее платье и отправился в столовую. Слуга только что разрезал паштет и, положит, его на серебряное блюдечко, подал герцогу и его гостю. Герцог взял довольно большой кусок, поднял глаза к потолку и, проглотив, сказал: — А-а-а! Не даром он называется паштетом "Сюзерен"! Мой карлик король всех поваров, не правда ли, любезный друг?

Гость взял маленький кусочек, попробовал, внимательно посмотрел и насмешливо, загадочно улыбнулся.

— Кушанье, приготовлено недурно, — ответил он, отодвигая от себя тарелку, — но это совсем не "Сюзерен", я так и знал это!

Тут герцог нахмурился от негодования и покраснел от стыда.

— Как ты смеешь так срамить своего господина? закричал он. — Ведь в наказание за такую плохую стряпню я должен приказать отрубить твою большую голову!

— Ах, господин! Бог свидетель, я приготовил кушанье по всем правилам искусства, не может быть, чтоб в нем чего-нибудь не доставало! — дрожа говорил карлик.

— Ты лжешь, мальчишка! — перебил его герцог и оттолкнул от себя ногой. — В таком случае мой гость не говорил бы, что там чего-то недостает. Я тебя самого изрублю и в паштете зажарю!

— Смилуйтесь! — закричал карлик, бросился на колени перед гостем и обнял его ноги. — Скажите, чего недостает в этом кушанье, отчего оно вам не понравилось? Не погубите меня из-за горсти муки и куска мяса.

— Это тебе, любезный Нос, мало поможет, — с улыбкой ответил гость. — Я вчера еще думал, что ты не приготовишь этого кушанья так, как это делает мой повар. Знай же, тут недостает "Чихай травы", которую в этой стране не знают, а без неё паштет не имеет настоящей остроты, и твой господин никогда не будет его есть таким, каким ел его я.

Герцог пришел в ярость.

— Нет, я буду его есть! — закричал он, сверкая глазами. — Клянусь честью, или завтра же будет такой паштет, какой вы требуете, или голова этого карлика будет посажена на кол у ворот моего дворца. Иди, мальчишка, даю тебе двадцать четыре часа времени.

Так приказал герцог, и карлик пошел в свою комнатку; он горько стал жаловаться гусыне на свою участь и решил, что теперь спасенья для него нет, так как про такую траву он никогда не слыхал.

— Если горе только в этом, — сказала она, — так я могу еще помочь, потому что отец мой выучил меня распознавать всякие травы. В другое время ты, действительно, мог бы погибнуть, но, к счастью, теперь новолуние, а трава эта расцветает именно в новолуние. Скажи только мне, есть ли поблизости от дворца старые каштаны.

— О, да! — с облегченным сердцем воскликнул Нос, — у озера, шагов двести от дома, растет целая группа их. Но на что они тебе?

— Эта трава цветет только у подножия старых каштанов, — сказала Мими. — Не будем же терять времени даром, пойдем искать то, что тебе нужно. Возьми меня на руки и отнеси туда, я найду тебе траву.

Он исполнил её просьбу, взял ее и пошел к воротам дворца. Но здесь привратник преградил ему выход своим оружием и сказал:

— Любезный Нос! Ты не смеешь выходить из дворца, мне отдан строжайший приказ об этом.

— Но в сад-то, ведь, мне можно выйти? — возразил карлик. — Будь так добр, пошли кого-нибудь из своих товарищей спросить смотрителя, нельзя ли мне пойти в сад поискать траву.

Привратник так и сделал; разрешение получилось, потому что сад был обнесен высокой стеной, и убежать оттуда было немыслимо. Когда Нос с гусыней Мими вышли на лужайку, он осторожно спустил ее на землю, и она быстро побежала прямо к озеру, где росли каштаны. С сердечным замиранием карлик последовал за ней, — ведь это была последняя, единственная надежда на спасение. Он твердо решил, в случае если эта зелень не найдется, лучше броситься в озеро, чем пойти на плаху.

Поиски гусыни были напрасны. Она обошла все каштаны, отворачивала каждую травку, но ничего не нашла, и от жалости и страха начала уже плакать. Темнело все больше и больше, и все труднее и труднее становилось различать предметы. Тут карлик взглянул на озеро и вдруг закричал:

— Смотри, смотри, там за озером растет еще одно большое старое дерево, пойдем скорей туда: может быть, там цветет мое счастье.

Гусыня полетела вперед, а карлик на своих коротеньких ножках устремился за ней. Старый каштан бросал от себя густую тень, кругом было совершенно темно, так что почти ничего нельзя было разобрать, но вдруг гусыня остановилась, захлопала радостно крыльями, быстро сунула голову в густую траву, сорвала что-то и осторожно в клюве подала удивленному Носу со словами:

— Вот эта трава! Здесь её так много растет, что у тебя никогда не будет в ней недостатка.

Карлик внимательно осмотрел траву, и приятное благоухание её вдруг воскресило в его памяти все события его превращения. Стебель и листья травы были синевато-зеленые, а цветы красные с зеленой каймой.

— Слава Богу! — воскликнул он, наконец, — какое чудо! знаешь, это та самая трава, которая из белки превратила меня в несчастного урода, — не испробовать ли мне силу этой травы?

— Нет, подожди, — возразила гусыня, — возьми-ка полную горсть травы и пойдем в твою комнату: там ты соберешь все твои деньги и имущество, и тогда уж можно будет попробовать силу этой травы.

Они так и сделали, возвратились в комнату. От ожидания сердце карлика билось все сильней и сильней. Связав в узелок несколько золотых монет, платье и башмаки, он сказал:

— Если Богу угодно, я избавлюсь от моего бремени!

И он глубоко засунул в траву свой нос и втянул в себя её запах. И вот все члены его тела содрогнулись и как бы затрещали. Он почувствовал, что голова его подымается над плечами, он взглянул на свой нос и увидал, что тот делается все меньше и меньше, спина и грудь начали выравниваться, а ноги вытянулись. Гусыня смотрела на него с изумлением.

— О, какой ты высокий, какой красивый! — воскликнула она. — Слава Богу, от всего твоего безобразия ничего больше не осталось!

Яша очень обрадовался, скрестил руки и начал молиться. Но в радости своей он не забыл, чем он был обязан гусыне Мими. Он жаждал увидеть поскорее своих родителей, но чувство благодарности победило это желание и он сказал:

— Кого, как не тебя, я должен благодарить за то, что я опять стал самим собой. Без тебя я никогда не нашел бы этой травы и вечно остался бы в прежнем своем виде, или, быть может, погиб бы от руки палача, Я отплачу тебе за это. Я отвезу тебя к твоему отцу; ему, опытному чародею, легко будет избавить тебя от чар.

Гусыня даже заплакала от радости и согласилась на его предложение. Яков с гусыней выбрался из дворца благополучно, — его не узнали, — и направился к берегу моря, на родину Мими.

Стоит ли прибавлять, что путешествие свое они совершили счастливо, что дочь свою волшебник избавил от чар, а Якова отпустил, одарив богатыми подарками. Яша возвратился на родину. Родители его с удовольствием признали красивого молодого человека за своего сына; на подарки, полученные от отца Мими, он приобрел лавочку и зажил богато и счастливо.

Но я, все-таки, должен вам сообщить, что после бегства его во дворце произошел большой переполох. На другой день герцог захотел исполнить свою угрозу и велел казнить карлика, если тот не нашел травы; но карлик исчез. Принц утверждал, что герцог приказал его тайком выпустить, чтобы не лишиться хорошего повара, и обвинял его в измене своему слову. Из-за этого произошла большая война между правителями. В истории она известна под именем "Травяной войны". Битв было много, но, наконец, заключен был мир, известный под именем "Паштетного", потому что на пиру, когда праздновали заключение мира, повар князя приготовил "Сюзерен", и герцогу он очень понравился.

Часто от ничтожных причин бывают серьезные последствия, и рассказ о карлике Носе подтверждает это с большой очевидностью.

Перевод с немецкого М. и Е. Соломиных.