Из истории комедии Д. И. Фонвизина "Недоросль"

Начал Фонвизин работу над «Недорослем» вскоре после возвращения из Франции. Одним из первых узнал об этом И. А. Дмитревский. Ознакомившись с замыслом и написанными сценами, Дмитревский пришел в восторг. «Денис Иванович пишет комедию с превеликим успехом, как говорит Иван Афанасьевич», — распространяется слух в литературных кругах Петербурга уже в 1779 году.

Комедию ждут. Ждут, потому что в этом же году готовился к открытию «Вольный российский театр», который должен был стать более общедоступным, чем официальный придворный театр. А национальный комедийный репертуар, хотя и расширился несколько, не удовлетворял зрителя. Ждут, потому что долго молчавший автор «Бригадира» стоял в сознании умных и беспристрастных современников выше многих плодовитых писателей. Когда в 1773 г. Дидро приехал в Россию, он, наслышавшись о «Бригадире», обратил внимание Екатерины II на автора ненапечатанной комедии в записке, специально посвященной вопросу, какими должны быть театральные пьесы: «Мне сказали, что он (Фонвизин) хорошо знает нацию, ее нравы и обладает живостью и веселостью».

У нас теперь один Фонвизин,
Который солью острых слов
И меткой силой укоризен
Срывает маску с шалунов, —

писал в 1779 г. поэт М. Н. Муравьев.

Фонвизин работал над комедией около трех лет и сделал больше, чем от него ждали. Укоры его стали еще более меткими, острые слова окрасились гневом и горечью. Он сорвал маски не только с «шалунов», т. е. ошалевших от безделья и баловства молодцов, но и с системы воспитания, законодательства, общественных и семейных отношений, обнажил причины, превращающие существо, рожденное быть человеком, в человекообразного скота.

Фонвизин так издевается над невежеством Митрофана, Скотинина, господ Простаковых, что иногда кажется, будто бы он ставит знак равенства между воспитанием и образованием. Нет. Отставной солдат Цыфиркин не ахти как образован, но в отличие от своего ученика он человек. Образование, по мнению писателя, необходимо, но само по себе оно не превращает ребенка в человека. В письмах из Франции он сурово судит французов именно за разрыв между образованием и воспитанием. Юношество «учится, а не воспитывается». Из ребенка делают богослова, придворного, художника, столяра, «но чтоб каждый из них стал человеком, того и на мысль не приходит. Итак, относительно воспитания Франция ни в чем не имеет преимущества пред прочими государствами»,— приходит Фонвизин к выводу, печальному для Франции и неутешительному для «прочих государств», т. е. для России.

Человек — понятие многогранное, звание самое высокое из всех имеющихся на земле. Борьбе за человека и посвящен «Недоросль», комедия, вскрывающая условия, которые с детства уродуют, растлевают, убивают душу человеческую.

Нравственный уровень Митрофана наиболее ясно раскрывается в двух основных сценах: в IV явлении 1-го действия и заключительной сцене комедии. Припомним первую. Простакова приказывает Еремеевне накормить «робенка». Из робких возражений Еремеевны выясняется, что объевшийся с вечера обжора «протосковал всю ночь».

«Ночью то и дело испить просил. Квасу целый кувшинец выкушать изволил», — сочувственно докладывает Еремеевна.

Митрофан: И теперь как шальной хожу. Ночь всю така дрянь в глаза лезла.
Г-жа Простакова: Какая ж дрянь, Митрофанушка?
Митрофан: Да то ты, матушка, то батюшка.
Г-жа Простакова: Как же это?
Митрофан: Лишь стану засыпать, то и вижу, будто ты, матушка, изволишь бить батюшку.
Простаков (в сторону): Ну, беда моя! Сон в руку!
Митрофан (разнежасъ): Так мне и жаль стало.
Г-ж а Простакова (с досадою): Кого, Митрофанушка?
Митрофан: Тебя, матушка: ты так устала, колотя батюшку.
Г-жа Простакова: Обойми меня, друг мой сердечный! Вот сынок, одно мое утешение.

В этой сцене смешны отношения между мужем и женой, смешон Митрофан, великовозрастный оболтус, которого, словно младенца, пестует «мама» Еремеевна, смешно его обжорство, но ясно, что он не так уж глуп. Увидев, что мать озадачена характеристикой («дрянь»), он ловко выпутывается из затруднительного положения, зная, на чьей стороне сила, за что и награждается объятием матери.

Проходят сутки. У Простаковой за жестокое обращение с крестьянами отбирают имение. В отчаянии рна обнимает сына: «Один ты остался у меня, мой сердечный друг, Митрофанушка!» Со стороны матери чувства, движения, слова те же. Только теперь, когда она действительно нуждается в утешении, Митрофан злобно отталкивает ее: «Да отвяжись, матушка, как навязалась...»

Кто же (или что) повинен в том, что Митрофан не знает даже чувства привязанности к матери? Конечно, баловство, слепая любовь сыграли свою злую роль. Но не только они. Тем и отличается «Недоросль» от «Бригадира» и других комедий эпохи классицизма, что Фонвизин попытался показать всю сумму обстоятельств, под влиянием которых формируется характер.

В первых трех явлениях пьесы Митрофан меряет кафтан, бегает за отцом и только. Но эти сцены вводят зрителя в обстановку крепостной усадьбы, где отношения между людьми основываются на ненавистном писателю праве силы. «Мошенник», «вор», «скот», «болван», «воровская харя» так и сыплется из уст госпожи Простаковой в адрес крепостного портного. Узок ли, мешковат ли, хорош ли кафтан, Тришке спасибо не скажут: госпожа Простакова «холопям потакать не намерена». «Собачья дочь», «скверная харя», «старая ведьма» — честит она и кормилицу своего сына. Не удивительно, что и Митрофан вслед за матерью кричит на Еремеевну «стара хрычовка». А Простакова не способна понять, что отношение Митрофана к женщине, вскормившей его, не предвещает добра той, которая его родила.

Намеченная в первых явлениях характеристика Простаковой подтверждается. Печально рассказывает Еремеевна о получаемом ею жалованьи — «по пяти рублей на год, да по пяти пощечин на день». Не только трусливый семинарист Кутейкин, но и бывалый солдат Цыфиркин испытывают страх перед «беглым огнем» и ежедневными «баталиями» в доме Простаковых. Гнев барыни по поводу болезни «девки Палашки», постоянные угрозы «прибить досмерти», сетования на мужа, который не может «наказать путем „ виноватого», хвастовство самоуправством: «С утра до вечера, как за язык повешена, рук не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится», — заставляют зрителя все время помнить о тех, кто своим трудом создает благосостояние Простаковых, получая в награду лишь пощечины, пинки, зуботычины, розги.

Неограниченная власть над крестьянами превратила Простакову в «презлую фурию». Лишиться власти — значит для нее лишиться смысла жизни. «Ты сама себя почувствуешь лучше, потеряв силу делать другим дурно», — наивно утешает Стародум, «видя в тоске госпожу Простакову» в конце пьесы. «Благодарна за милость! Куда я гожусь, когда в моем доме моим же рукам и воли нет!» — убежденно отвечает она.

Отношение к крепостным превращает образ Простаковой из смешного в страшный. Не боясь упреков в смешении комического и драматического, Фонвизин сливает их воедино так же органично, как сливались они в действительной жизни крепостной усадьбы. Зрители смеются над любовью Скотинина к свиньям, его желанием «своих поросят завести», над обжорством Митрофана, его ленью, тупостью, решительным заявлением: «Час моей воли пришел. Не хочу учиться, хочу жениться». Смешно, когда на вопрос Скотинина «Хочешь ли ты жениться?» Митрофан, «разнежась», признается: «Уж давно, дядюшка, берет охота...», — а через мгновение, испугавшись Скотинина, прячется за няню: «Мамушка, заслони меня!»

На приемах открытого внешнего комизма строятся сцены обучения Митрофана и образы его учителей, особенно Кутейкина и Вральмана. Цыфиркин и Кутейкин пришли в комедию из «старинных наших игрищ», о которых с презрением говорил Лукин. Цыфиркин, как и в народной драматургии, — бравый солдат, стоящий головой выше бар. Кутейкин, недоучившийся семинарист «из церковничьих детей», многоречивый, жадный и часто попадающий впросак, — постоянный объект насмешек народной сатиры. «Убояся бездны премудрости», он подал челобитье об увольнении, «на что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: „Такого-то-де семинариста от всякого учения уволить; писано бо есть, не мечите бисера перед свиньями, да не попрут его ногами“». Впрочем, «не мечите бисера перед свиньями» в не меньшей мере относится и к Митрофану, который после трех лет обучения с трудом складывает «нуль да нуль», а у Кутейкина «зады мямлит... без складу по складам».

Бывший кучер Вральман — классическое воплощение невежественного учителя-иностранца, постоянного объекта сатиры XVIII века. Единственным признаком его «образованности» является безбожное коверканье русского языка. Его задача — учить Митрофана французскому языку и «как шить ф сфете». Первого он сделать не может и завоевывает симпатии Митрофана и Простаковой рассуждениями о вреде науки. «Рассути ш, мать мая, напил прюхо лишне: педа. А фить калоушка-то у нефо караздо слапе прюха...» При всей сатирической заостренности образ Вральмана жизненен. Известно, что когда И. И. Шувалов выписал из Франции восемь лакеев для Пажеского корпуса, то петербургские баре тотчас переманили их к себе для воспитания детей. А в Москве был случай, когда житель одной из прибалтийских провинций выдал себя за француза и обучал воспитанников вместо французского языка своему родному. Так и Вральман, потеряв место кучера, стал «учителем». Ему платят не десять, как русским, а триста рублей в год; он обедает с господами, его одного Митрофан не бранит, а Простакова называет по имени и отчеству. Ремесло кучера пошло Вральману на пользу. С высоты козел он разглядел, что среди российских дворян немало дураков и невежд, продвигающихся по службе и без знания русской грамоты и арифметики. «Не крушинься, мая матушка, не крушинься, — утешает он Простакову, — какоф тфой тражайший сын, таких на сфете миллионы, миллионы».

Лень Митрофана, умноженная на «знания» учителей, рождает бессмертные ответы в сцене экзамена. На вопрос Правдина, какой частью речи является дверь — именем существительным или прилагательным, Митрофан спрашивает: «Дверь, котора дверь?»

Правдин: Котора дверь! Вот эта.
Митрофан: Эта? Прилагательна.
Правдин: Почему же?
Митрофан: Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена: так та покамест существительна.
Стародум: Так поэтому у тебя слово дурак прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?
Митрофан: И ведомо.

Под историей Митрофан разумеет истории, которые рассказывает скотница Хавронья. О географии он и не слыхал. Тут на выручку приходит госпожа Простакова. Она с присущей ей решительностью заявляет, что «еоргафия» наука не дворянская. «Да извозчики-то на что ж? Это их дело... Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь».

Эти сцены не могут не вызвать смеха. В духе народных фарсов представлены потасовки между русскими учителями и Вральманом, драка Простаковой со Скотининым и т. п. Жалок и смешон досмерти боящийся жены господин Простаков со своим подобострастным признанием: «При твоих глазах мои ничего не видят». Смеяться можно над всем, что характеризует Простаковых в их отношениях между собою, но когда Простакова, узнав о болезни служанки, кричит: «Лежит! Ах, она бестия! Лежит! Как будто благородная!.. Бредит, бестия! Как будто благородная!»— смех в зале затихает. Он затихает и тогда, когда Простакова жалуется, что с тех пор, как у крестьян отобрано все, что у них было, она ничего больше с них содрать не может. «Такая беда!» Двойственное чувство вызывает признание Скотинина: «Хлопотать я не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду». В четырех строчках сказано о трусости этого крепколобого дядюшки, его расчетливости, о характере судопроизводства, которое оберет и правого и виноватого, о полнейшем бесправии крестьян. Что ни возьми с крестьян, «концы в воду» — ведь по закону 1767 г. крестьяне за жалобу на своего помещика ссылались на каторгу.

Показ бесконтрольной власти помещиков как основной причины народных бедствий и нравственного разложения дворян является тем существенно новым, что отличает «Недоросль» от «Бригадира». Правда, и в «Бригадире» есть сцена, напоминающая о том, что персонажи ее являются владельцами поместий. Акулина Тимофеевна, пытаясь перевести разговор на доступную ей тему, спрашивает хозяйку дома: «Пожалуй, скажи мне, что у вас идет людям, застольное или деньгами? Свой ли овес едят лошади или купленный!»— на что следует презрительный ответ: «Шутишь, радость. Я почему знаю, что ест вся эта скотина», — и разъяснение Советника: «Матушка Акулина Тимофеевна, люди наши едят застольное. Не прогневайся на жену мою. Ей до того дела нет: хлеб и овес я сам выдаю». Этот беглый разговор — дополнительный штрих, характеризующий и щеголиху-советницу, которой нет дела до людей, чьим трудом окупаются ее наряды, и обоих домовитых персонажей, также на один уровень ставящих крепостных крестьян и лошадей. И все-таки это важный, но только штрих. В целом же усадьба советника представлена без крестьян, что обедняло картину жизни дворянства, делало ее односторонней.

«Недоросль» же от первой до последней сцены построен так, что зрителю ясно: неограниченная власть над крестьянами — источник тунеядства, самодурства, ненормальных отношений в семье, нравственного уродства, безобразного воспитания, невежества. Митрофану незачем изучать науки, готовиться к службе: у него есть сотни рабов, обеспечивающих ему сытую жизнь. Так жил его дед, так живут его родители, так будет жить и он. И Митрофан, и его мать, и его дядя с детства привыкают считать себя полновластными владельцами крестьян, видят в них двуногую скотину, и это в первую очередь превращает в скотов их самих.

Фонвизин не поставил вопроса об отмене крепостного права. Через несколько лет после него это сделал А. Н. Радищев. Автор «Недоросля» требовал лишь человеческого отношения к крепостным. «Угнетать рабством себе подобных беззаконно», — говорит Стародум. Подобные мысли высказывались раньше Кантемиром, Сумароковым, Новиковым. Фонвизин понял, что моральная проповедь не доходит до сознания крепостников, что одними убеждениями нельзя воздействовать на самодуров, развращенных бесконтрольной властью. По мнению писателя, необходимо вмешательство правительства, и вмешательство активное, ибо на замечание Правдина: «Тиранствовать никто не волен», — Простакова с искренним возмущением отвечает: «Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен; да на что ж дан нам указ-от о вольности дворянства?»

Указ о вольности дворянства не давал дворянам юридического права издеваться над крестьянами, но в словах Простаковой есть доля правды. Закон на ее стороне. Закон запрещал лишь убийство крестьянина, а мать Митрофана никого не убила, не искалечила. Она не жгла раскаленными щипцами своих горничных, как это делала княгиня Козловская, не заставляла лакеев щекотать в своем присутствии девушек, пока те испускали дух, не выгоняла обнаженных на мороз, не пришивала пальцев неумелой швеи к ее телу, даже не засекала до смерти, как это делали многие и многие дворяне. Простакова не Салтычиха, замучившая 140 крестьян. Она обычная рядовая помещица, и в том, что Фонвизин изобразил ее именно такой — большая сила комедии, ее глубокая жизненная правда. О Салтычихе, Козловской и других извергах говорили как об исключениях. Образ Простаковой, вобравший в себя черты тысяч помещиков, должен был, по замыслу автора, стать живым укором господам, в чьих домах творилось то же самое. И не только господам. Заставив в конце комедии Правдина взять имение Простаковой в опеку, Фонвизин подсказывал правительству выход: все помещики, жестоко обращающиеся с крестьянами, должны быть лишены права владеть крепостными. Все, а не только оголтелые убийцы.

Если бы Фонвизин лишь показал разлагающее влияние крепостничества, то и тогда он бы сделал очень много. Но он сделал больше. Он уловил огромное влияние на человеческие отношения еще одной страшной силы — власти денег. В «Бригадире» он посмеялся над мелочной скупостью Акулины Тимофеевны, способной за рубль вытерпеть «горячку с пятнами». В письмах из Франции он с неприязнью говорил об экономической зависимости, превращающей юридическую вольность в рабство, о деньгах как источнике разврата, подлости, лицемерия. В «Недоросле» он показал, что «деньги суть первое божество» не только во Франции. Полновластные господа над крепостными — сами рабы денег. Госпожа Простакова груба со всеми, кто зависит от нее, и она лебезит перед Стародумом, узнав, что у него есть десять тысяч. Она помыкает Софьей в начале пьесы и заискивает перед Софьей — богатой невестой. Она с гордостью вспоминает отца, умевшего взятками нажить состояние, и, не стесняясь, поучает сына: «Нашед деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка».

Идя по пути, намеченному в «Бригадире», Фонвизин с исчерпывающей полнотой воспроизвел в «Недоросле» один тип общественного положения — тип русского помещика, а затем вскрыл обусловленность семейных отношений тем же общественным положением. Ситуацию он взял не совсем обычную. В центре пьесы не отец, а мать семейства. Женщина. Жена. Сестра. Мать. Кощунственно называть госпожу Простакову этими святыми именами, но жестокий в своей беспощадной правде художник сделал свою неприглядную «героиню» и женой, и сестрой, и матерью. Сделал для того, чтобы показать: родство, рассудок, совесть, честь, честность, стыд, человечность — понятия, недоступные для Скотининых и Простаковых. Отношения между мужем и женой, братом и сестрой, сыном и матерью — все исковеркано там, где деньги являются верховным божеством. Уважаем, почитаем тот, в чьих руках деньги, власть. Нет их — и уважение сменяется презрением, человек обречен на одиночество. Именно так и случилось с госпожой Простаковой.

Единственная черта, смягчающая ее образ, — это любовь к сыну. Любовь животная, физиологическая, но все же материнская любовь. Простакова заботится о сыне гораздо больше, чем заботились о детях ее собственные родители. Ведь у тех из восемнадцати детей умерли от недосмотра шестнадцать: «Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стоили...» А живых — Простакову и ее брата — ничему не учили. «Не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет», — таков завет покойного отца. Как видим, известный «прогресс» в воспитании Митрофана есть. Мать по-своему, нелепо, но заботится о его здоровье: кормит до колик. Как волчица разъяряется она, узнав, что Скотинин обидел Митрофана: «Ну... а ты, бестия, остолбенела, а ты не впилась братцу в харю, а ты не раздернула ему рыла по уши...» — кричит она на Еремеевну. À через несколько минут Милону едва удается оттащить Простакову от Скотинина. «Дай мне до рожи, до рожи... дай додраться», — вопит она. Для сына Простакова копит деньги, обирает Софью, лебезит перед Стародумом. Скупая, жадная, она содержит трех учителей, сама учит Митрофана всему, что считает полезным в жизни, воспитывает по образу и подобию своему[2].

Воспитание приносит свои плоды. Гораздо более хитрый, чем Иванушка, который откровенно презирает обоих родителей, Митрофан приноравливается к обстановке. Подобно матери, он третирует отца, вслед за матерью унижает выкормившую и вынянчившую его Еремеевну, а в трудную для самой матери минуту он с презрением и злобой отворачивается и от нее.

Горе Простаковой на этот раз настоящее горе. Оно вызывает сочувствие и Софьи, и Правдина, и Стародума, и зрителей. Но оно — плод воспитания ребенка в волчьих нравах среды, где во имя денег идут на любую подлость. И если в душе, где таилась материнская любовь, хоть на мгновение рождается стыд, то Митрофан, не знающий никаких человеческих привязанностей, не знает и стыда. Он лишь огрызается в ответ на упреки Правдина и, подчиняясь привычному для него праву силы, равнодушно машет рукой в ответ на приказание: «Пошел-ко служить...»

Найти в дворянском поместье людей, наделенных человеческими чувствами, скорее можно среди слуг. Хотя Еремеевна, подобно Шумилову, искалечена рабством, хотя она убежденная раба, ее сердце — сердце человека, женщины. Ее перепалка со Скотининым не только смешна. Она защищает Митрофана как из страха перед Простаковой («Ах, уходит он его! Куда моей голове деваться!»), так в еще большей степени потому, что он для нее «дитя», воспитанное ею. В вопле «Мамушка, заслони меня!» — Еремеевна слышит голос мальчика, которого она нянчила тогда, когда он еще не знал слов «стара хрычовка». Своим худеньким телом она заслоняет великовозрастного труса и своими (пусть смешными) угрозами заставляет отступить здоровенного крепколобого дядюшку. Тем горше, тем обиднее выслушивать ей упреки Простаковой, и слезы ее — искренние горькие слезы обиды. С несомненным уважением относится писатель к отставному солдату Цыфиркину, чья жизнь прошла не в угождении барам, а в непосредственной службе отечеству, что и воспитало в нем честность, прямоту, чувство собственного достоинства.

В отличие от Дидро Фонвизин не усомнился в силе смеха и превратил его в воистину грозное оружие. Но в «Недоросль» он привнес черты «серьезного жанра», введя образы носителей добродетели: Стародума и Правдина. Усложнил он и традиционные положительные образы влюбленных — Софьи и Милона. Им доверены мысли, чувства самого драматурга и близких ему людей. Они говорят о том, что дорого автору: о необходимости прививать человеку с детства сознание долга, любовь к отчизне, непогрешимую честность, правдивость, чувство собственного достоинства, уважение к людям, презрение к низости, лести, бесчестности. Они выдвигают прямо противоположные простаковым всех рангов понятия о чести, знатности и богатстве. «...Гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану». «Степени знатности рассчитаю я по числу дел, которые большой господин сделал для отечества... Богач... тот, который отсчитывает у себя лишнее, чтобы помочь тому, у кого нет нужного», — говорит Стародум. В их речах вскрывается произвол правительства, порождающий в России людей, недостойных быть людьми, дворян, недостойных быть дворянами.

Стародум не скрывает своего оппозиционного отношения к екатерининской монархии. В армии награждаются знатные бездельники, не бывавшие ни в одном бою, а боевые офицеры находятся в пренебрежении. При дворе царят лесть, соперничество, взаимная ненависть. Тот, кто не хочет лгать, лицемерить, льстить в борьбе за теплое место, выходит в отставку, как сделал Стародум. На замечание Правдина — «Итак, вы отошли от двора ни с чем?»— Стародум отвечает: «Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку. Другой пришёл домой без табакерки. И ты думаешь, что другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы».

Итак, чтобы быть в милости при дворе, надо быть бесчестным. Трудно более резко охарактеризовать положение. И хотя Стародум ни слова не говорит об императрице, ясно, что награды бесчестным могут сыпаться при дворе либо глупого, либо бесчестного монарха. Глупой Екатерину II никто не считал...

Фонвизин не понаслышке знал то, о чем писал. Как секретарь Елагина, он бывал при дворе. Как секретарь Панина, он до 1773 г. жил во дворце и воочию видел лютую борьбу придворных групп и отдельных лиц на узкой дороге к милостям государыни, где «двое, встретясь, разойтиться не могут. Один другого сваливает».

Продолжение разговора Стародума с Правдиным завершает мрачную картину. На слова Правдина, что людей, подобных Стародуму, надо призывать ко двору с той же целью, с какой к больным вызывают врача, Стародум отвечает: «Мой друг! Ошибаешься. Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится».

Это написано в дни, когда при дворе готовились торжественно праздновать двадцатилетие со дня вступления на престол Екатерины II. За два десятка лет менялись фавориты. Одни играли большую роль, другие меньшую. Значит, беда была не в Орловых, как думал Фонвизин в 1772—1773 гг., не в Васильчикове, не в Зориче, даже не в Потемкине, тем более не в их прихлебателях и прислужниках/ Двор был болен неизлечимо вследствие системы фаворитизма, произвола верховной власти, отсутствия законности. Произвол правительства, как результат неограниченной власти императрицы и ее фаворитов, произвол чиновничества, естественный в стране, где нет твердого законодательства, произвол в крепостной усадьбе, где власть одних людей над другими ничем не ограничена и никем не контролируется, произвол в семье — первой ячейке общества, в которой в миниатюре находят отражение общегосударственные порядки, повсюду погоня за властью, неутолимая жажда богатства, мера которого определяет силу власти, — таковы звенья единой цепи, воспитывающей раболепие, низость души, подлость — все, что угодно, кроме человечности.

Что может противопоставить всему этому Фонвизин? Веру в добрые начала души человеческой, способной, по мнению просветителей, отличить дурное от хорошего, надежду на силу совести — верного друга и строгого судьи человека, моральную проповедь: «Имей сердце, имей душу и будешь человек во всякое время» и т. п. Мысли эти принадлежат Стародуму. Они близки и к рассуждениям Фонвизина в письмах из Франции о том, что как ни плохо в отечестве, в нем можно жить счастливо, если спокойна совесть. Оставался открытым вопрос, когда успокаивается совесть: тогда ли, когда человек довольствуется тем, что сам не совершает подлых поступков, или когда он вступает в борьбу с подлецами — или — что еще значительнее — с условиями, в которых подлецы воспитываются и благоденствуют.

Стародум выходит в отставку. Не желая угнетать рабством «себе подобных», он уезжает в Сибирь, приобретает там небольшое состояние и, вернувшись, проповедует свои взгляды в узком кругу близких ему людей. Фонвизин поступает мужественнее: он пишет «Недоросля». И он понимает значение своего поступка, устами Милона поставив неустрашимость государственного деятеля, который говорит правду государю, рискуя его разгневать, выше бесстрашия солдата, идущего в бой. Смерть в бою почетна. Опала грозит бесчестием, клеветой, обреченностью на бездействие, нравственную Смерть. Фонвизин не побоялся опалы. Но произнеся суровый приговор екатерининской России, что он мог предложить взамен? Каковы те новые, не похожие на европейские, пути и формы жизни, о которых он писал Булгакову? Драматург не поднялся выше идеи замены плохих советников царя — Стародумами, дурных чиновников — Правдиными, карьеристов военных — Милонами, скверных помещиков — хорошими.

Несостоятельность этих идей была понята современником Фонвизина А. Н. Радищевым. Писатель-революционер показал в «Путешествии из Петербурга в Москву», что честность и доброта отдельных чиновников и помещиков ни в малой степени не облегчает судьбы крестьян (главы «Зайцово» и «Городня»).

Широта отрицания и узость положительных идеалов сказались в художественном методе Фонвизина. Отмечая это, мы ни в коем случае не должны повторять ошибок тех, кто считал и считает, что Стародум, Правдин, Милон, Софья — надуманные образы, не имевшие своего подобия в действительности. В положительных персонажах драматург воплотил черты хорошо знакомых и близких ему духовно людей. В образе Стародума отразились нетерпимое отношение к лжи, подличанью, вспыльчивость отца Фонвизина, резко критическая настроенность по отношению к екатерининскому двору самого писателя и многих-многих других лиц.

«Люди, способные к труду и заслуживающие общественное уважение, по щекотливости своей в честности, не могут входить в совместничество[3] об отличиях с пресмыкающимися тунеядцами и глупцами». «Величество мое в душе моей, а не в титлах, не в мнениях других людей. Но служить человечеству, обществу своему есть истинная знатность». Размышления эти легко вписываются в монологи Стародума, хотя первое — отрывок из письма русского посла в Польше Стакельберга 1772 г., второе — запись в интимном дневнике молодого офицера в 1780 г. Нетрудно привести множество других примеров, свидетельствующих, что в речах Стародума, Правдина, Милона переданы мысли и чувства значительной группы дворян екатерининской эпохи. Не выдуманы и действия честного чиновника Правдина, которому, как показал позднее Фонвизин, не удалось облегчить участь крестьян, как не удалась попытка радищевского судьи Крестьянина судить по совести.

Немало прототипов можно подыскать и для образа Софьи. Первый из них — сестра писателя, его самый близкий и верный друг. В 19—20 лет она следила за выходом из печати переводов брата, обменивалась с ним книгами, знала французский язык, была и «по-немецки мастерица», писала стихи, слог ее писем и прозы удивлял знатоков. С ней делился писатель интимными переживаниями, от нее не скрывал придворных интриг и тайн; по ее настоянию искал путей знакомства с Руссо. Возражая брату, который критически отзывался в письмах о французских просветителях, она указала ему на безукоризненную честность Руссо. Ровесница Софьи Н. П. Сумарокова добровольно поехала в Сибирь за сосланным братом и принимала деятельное участие в издаваемом им в Тобольске журнале. За любимым человеком последовала в изгнание Е. В. Рубановская, вторая жена А. Н. Радищева. Поразительны по широте интересы Ф. Н. Муравьевой, в будущем матери декабриста М. С. Лунина. Таким образом, рисуя пытливость, живость ума, пылкость, нежность и лукавство Софьи, Фонвизин не идеализировал свою героиню. Напротив, он скорее обеднил ее интересы, заставив читать только Фенелона в то время, как ее сверстницы зачитывались «Новой Элоизой» Руссо и «Страданиями молодого Вертера» Гёте, а некоторые интересовались и философией, и математикой, и физикой.

Современники слышали в речах положительных персонажей «Недоросля» отзвуки своих убеждений. Монологи Стародума воспринимались ими как самые значительные места комедии и неоднократно прерывались аплодисментами. Но в отличие от Простаковой и Митрофана положительные персонажи быстро старели, скоро стали казаться более бледными, чем их недобрые противники. Они не выдержали испытания временем, явились доказательством, что не наличием прототипов, не отдельными верно схваченными чертами определяется типичность образов.

«Характеры той и другой среды обрисованы с обычной для Вас четкостью индивидуализации; каждое лицо — тип, но вместе с тем и вполне определенная личность, «этот», как сказал бы старик Гегель; так оно и должно быть», — писал Ф. Энгельс немецкой писательнице Минне Каутской[4].

Отрицательные персонажи «Недоросля» являются первыми в русской драматургии образами-типами, сочетающими типическое и индивидуальное. В положительных — индивидуальные особенности почти неразличимы, ибо они оттеснены тенденциозностью автора. Превращая часть персонажей в рупоры своих идей, Фонвизин не отдавал дани классицизму: ни в мольеровской, ни в сумароковской комедии резонеров[5] типа Стародума не было. Их привел на русскую сцену Фонвизин, опираясь на опыт «серьезного жанра» Дидро. И по характеру, и по идейной значимости Стародум ближе к идеальному «отцу семейства», чем к персонажам драматургии классицизма. Сами длинные стародумовские монологи находят обоснование в драматургической теории Дидро.

Надолго утвердил Фонвизин в драматургии принесенную из елагинского кружка манеру называть персонажей значимыми именами (Стародум, Правдин), что опять-таки часто ошибочно относят к традициям классицизма.

Что же действительно сохраняется в «Недоросле» от классицизма? Единство места, времени, действия. Статичность образов. За сутки, конечно, люди не меняются, но совершенно очевидно, что Митрофан и Простакова останутся такими, каковы они есть, до конца дней своих.

Представление об эволюции характера, показ развития человеческой личности — достижение литературы XIX столетия. Нельзя забывать, однако, что «Недоросль» — сатирическая комедия, а у сатиры свои законы. Хлестаков и Антон Антонович Сквозник-Дмухановский так же во всех случаях останутся сами собою, как и Ноздрев и Собакевич Гоголя, как и градоначальники у Салтыкова-Щедрина. Кроме того, надо помнить завет В. И. Ленина: «Исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками»[6].

А Фонвизин в «Недоросле» дал очень много нового. Он положил начало русской реалистической драматургии, вскрыв зависимость характера человека от окружающей среды и обстоятельств. Он показал типические явления русской жизни и создал типические образы. Он не только понял органическую связь между самодержавием, крепостничеством и нравственным обликом человека, но и увидел разъедающее душу влияние власти денег.

«Недоросль» вызвал к жизни большое количество подражательных произведений. В комедиях разных авторов конца XVIII — начала XIX в. — «Сговор Кутейкина», «Сватовство Митрофанушки», «Митрофанушка в отставке», «Митрофанушкины именины» — зрители встречались с знакомыми персонажами в новой ситуации. Чуть видоизмененные сцены из «Недоросля» переходили в пьесы других писателей.

Широта обобщения, типичность образов комедии сделала имена их нарицательными. Простаковых и Кутейкина вспомнил Радищев. Простаковы, Кутейкин, «Скотининых чета седая» появляются в «Евгении Онегине», стихах и статьях Пушкина. Митрофанов X IX века осмеял и М. Ю. Лермонтов, и М. Е. Салтыков-Щедрин. До сих пор круглого невежду называют Митрофанушкой, недорослем, хотя слово «недоросль» раньше означало лишь несовершеннолетнего человека, юношу, не начавшего служить.

И самое главное: Фонвизин становится в начале нового этапа развития русской литературы. История умерщвления души, представленная в «Недоросле», продолжится грандиозной эпопеей Н. В. Гоголя «Мертвые души». По словам Горького, «по пути, проложенному Фонвизиным, пойдут... Крылов, Грибоедов, Гоголь, Пушкин, Щедрин, Лермонтов, Писемский, Слепцов, Г. Успенский — до Чехова».

Первая русская реалистическая комедия стала и нашей первой народной комедией. Так называли ее декабристы. Для Пушкина Фонвизин «из перерусских русский» не столько по своей биографии, сколько по складу ума и дарования, по великолепному знанию народного языка и поразительно смелому обращению с ним — всему, что позволило ему создать «единственную народную сатиру».

«Все в этой комедии кажется чудовищною карикатурою на русское, а между тем нет ничего в ней карикатурного: все взято живьем с природы и проверено знанием души», — утверждал ту же мысль Гоголь. Гоголь же назвал «Недоросля» и грибоедовское «Горе от ума» «истинно общественными комедиями».

Белинский в разное время по-разному относился к «Недорослю», но он назвал комедию народной в пору, когда сложились его революционно-демократические убеждения, когда понятие «народность» означало для него реалистическое воспроизведение русской действительности в свете передовых идей, соответствующих интересам и чаяниям широких народных масс.

Закончив «Недоросль» в конце 1781 г., Фонвизин прибегнул к уже испытанному им приему: начал читать комедию в частных домах. Успех был огромный. Весной 1782 г. пьесу должны были поставить на сцене. Ожидания не оправдались. В мае один из современников с сожалением писал, что из-за незнания ролей актерами комедия представлена не будет. Он называл это «действительным лишением для публики, которая уже давно отдает должную справедливость превосходному таланту г. Фонвизина; несколько просвещенных особ, прослушавшие чтение этой комедии, уверяют, что это лучшая из русских пиес в комическом роде...» Другой современник объяснял затруднения с постановкой происками какого-то важного лица:

Лишь «Недоросля» нам Фонвизин написал,
Надменин автора исподтишка кусал,
Тут стрелы злобные повсюду полетели,
Комедию играть актеры не хотели.

В примечании к этим строкам автор стихотворения прямо говорит, что «Недоросль» вытерпел большое гонение».

Фонвизина было нелегко сломить. Вместе с Дмитревским, который принимал деятельное участие в хлопотах о постановке, он выехал на несколько дней в Москву. Ведя здесь переговоры с театром, Фонвизин и Дмитревский знакомили с комедией московскую публику. Сохранился любопытный рассказ о чтении в доме московского почт-директора Б. В. Пестеля: «Большое общество съехалось к обеду; любопытство гостей было так велико, что хозяин упросил автора, который сам был прекрасный актер, прочитать хоть одну сцену безотлагательно; он исполнил общее желание, но когда остановился после объяснения Простаковой с портным Тришкой об укороченном кафтане Митрофана, присутствовавшие так были заинтересованы, что просили продолжить чтение; несколько раз приносили и уносили кушанье со стола, и не прежде сели за стол, как комедия была прочитана до конца, а после обеда Дмитревский, по общему требованию, должен был опять читать ее сначала».

Итак, «Недоросль» имел успех в Москве не меньше, чем в Петербурге. Театр был рад поставить пьесу, сулившую верные сборы. Этому воспротивился московский цензор. Оставив рукопись комедии брату, Фонвизин вернулся в Петербург. Какой шаг предпринял он, чтобы спасти любимое детище, неизвестно. Может быть, обратился к самому всесильному «Надменину» — Потемкину, который, по преданию, воскликнул, прочтя комедию: «Умри, Денис! Лучше не напишешь»[7].

24 сентября 1782 г. «Недоросль» был исполнен придворными актерами на сцене Вольного российского театра. Писатель принял деятельное участие в организации постановки: сам выбирал актеров, сам «начитал» роли каждому из них. В роли Стародума, как и следовало ожидать, выступил Дмитревский, выдающийся актер, друг, который следил за процессом создания комедии, помогал Фонвизину советами, добивался постановки «Недоросля». Роль Правдина писатель передал молодому талантливому актеру П. А. Плавильщикову. Шумский, чья игра рассмешила и привела в восторг Фонвизина еще в юности, так превосходно сыграл Еремеевну, что многие принимали его за настоящую старуху.

В день постановки театр был переполнен. На протяжении всего представления зрители отзывались «беспрерывным почти смехом и рукоплесканиями» и, как было тогда принято, в знак поощрения бросали на сцену кошельки. По словам одного из очевидцев, рассуждения Стародума обращали на себя особое внимание публики, «которая в то время любила такие разглагольствования на сцене, если они были наполнены колкими замечаниями на светские обычаи и слабости того времени».

«Успех был полный», — с удовлетворением писал через несколько дней Фонвизин содержателю московского театра Медоксу. Писатель сообщал, что он «положил конец интриге», и пьеса поставлена без всяких изменений даже в тех местах, которые так напугали московского цензора. Давая Медоксу право на постановку, Фонвизин, однако, требовал не выпускать комедии из рук и сохранять «аноним» автора, ибо до поры до времени он якобы не хочет «давать ей (комедии) публичности».

В Москве «Недоросль» был поставлен 14 мая 1783 г. и в том же году напечатан, опять-таки анонимно. Ставилась комедия в театре Московского университета, на провинциальной сцене, ее охотно исполняли любители. В начале 1784 г. Фонвизин, будучи в Москве, играл роль Скотинина в доме Апраксиных.

Отношение к пьесе было самое различное. Одни говорили, что «Недоросль» оказал благотворное влияние на воспитание молодежи, так как «многие, почувствовав себя в роли Простаковых, тогда же отпустили из домов своих Вральманов». Другие обижались, узнавая себя в персонажах комедии. Один современник, например, рассказывал, как была встречена его попытка публично прочитать «Недоросль»: «Вместо сочувствия я увидел сердитые физиономии. Явно было, что Простакова им не чужая, что в их домах имелись бестии, которым не дозволялось бредить... Сильно сконфуженный, закрыл я книгу при неодобрительном и почти угрожающем молчании».

Известный поэт И. Ф. Богданович выразил отношение тех, кто увидел в бытовых сценах снижение сценического искусства:

Почтенный Стародум,
Услышав страшный шум,
Где баба непригоже
С ногтями лезет к роже,
Ушел скорей домой.
Писатель дорогой!
Прости, я сделал то же.

«Здесь был игран «Недоросль» и принят был как должно недорослю. Может быть, оттого, что здесь народ простой и всякую вещь принимает по ее имени, не в состоянии будучи догадаться, что она хороша», — иронизировал не любивший Фонвизина сатирик Д. П. Горчаков. Тот же Горчаков неодобрительно писал, что Фонвизин «имеет привычку шутить в своих комедиях насчет священного писания».

В 1790-х годах П. А. Плавильщиков назвал «Недоросль» образцом национальной комедии и возмущался барами, испорченными модным французским воспитанием и поэтому презрительно относящимися к замечательной пьесе.

И позднее успеху «Недоросля» у подавляющего большинства противостояло ворчание «утонченных» зрителей. Уже в начале XIX века один из журналов писал, что картины, изображенные в комедии, ничего не дают людям «лучшего тона» и «больше всего нравятся мещанству и народу».

В угоду особам «лучшего тона» режиссеры сокращали речи положительных персонажей «Недоросля» и калечили язык Простаковой. К счастью, таких особ было немного.

Добившись постановки «Недоросля» и выйдя в отставку, Фонвизин не отказался от борьбы. Несколько позднее в журнале «Друг честных людей, или Стародум» он писал, что человек с дарованием может быть «стражем всеобщего блага», может «в своей комнате, с пером в руках быть полезным советодателем государю, а иногда спасителем сограждан своих и отечества». Как «страж общего блага» писатель выступил в «Недоросле». Таким хотел он быть и в последующие после отставки годы.

Продолжение: «СТРАЖ ОБЩЕГО БЛАГА» >>>

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Источник: – Кулакова Л. И. Денис Иванович Фонвизин: биография писателя. – Л.: Просвещение, 1966. (вернуться)

2. «Митрофан» по-гречески и означает «подобный матери». (вернуться)

3. Совместничество – соперничество. (вернуться)

4. К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве, т. 1. М., «Искусство», 1957, стр. 8–9. (вернуться)

5. Резонер – литературный персонаж, выражающий отношение автора к событиям путем длинных рассуждений нравоучительного характера. (вернуться)

6. В. И. Ленин. Соч., т. 2, изд. 5, стр. 178. (вернуться)

7. Так предполагает П. Н. Берков в статье «Театр Фонвизина и русская культура». – В сб.: «Русские классики и театр». – М.: Искусство, 1947, стр. 86. (вернуться)