ВОЛЬНОМУ ВОЛЯ
Удельные князья писали обычно в своих договорах друг с другом: "а боярам и детям боярским и слугам, и крестьянам вольная воля". Вот с каких пор сохранилось
до наших времен это выражение, по строгим требованиям нашего языка, кажущееся такою же бессмыслицей, как "масляное масло", "поздно опаздывать" и тому подобные
неправильности, допускаемые иногда в обиходной речи.
Когда складывалась эта поговорка на самом деле волен, т. е. свободен был каждый крестьянин, носивший в себе умелую и привычную силу, владевший великой тайной
из дикой земли создавать плодородную почву и пустую, ничего не стоящую своим трудом и искусством превращать в ценную. За таковую уже охотно платят деньги. За
пользование ею требовали подати и повинности, и их соглашались платить. Земля делалась "тяглом", и крестьянин с землею и земля с крестьянином так тесно были
связаны, что друг без друга они не имели никакого значения. Земля без крестьянина – мертвая пустошь, липкая грязь, "дикая пасма"; крестьянин без земли становился
бобылем, бездомным и бесприютным человеком, которого уже никто не жалеет, но все охотно презирают. Ему необходимо было садиться на землю, и если он расчистил
новую и ничью – становился полным хозяином; если занял чужую, то, не переставая быть свободным человеком, жил здесь как наемщик, платил трудом за пользование,
а захотел – отошел. Если он забирал при этом на чужой земле у владельца скот и орудия, хлеб на прокорм и семена, он все-таки был только должником: рассчитался
по чести и совести – и опять был свободен. У вольного воля, таким образом, была правом, привилегией, означала свободу для действий и поступков: жить на земле,
доколе наживется, и уходить, куда вздумается.
Пользовались этой свободой переходов только именно вольные люди, какими почитались в те времена: сыновья при отцах, братья при братьях, племянники при дядях,
– все не вступившие в обязательства или свободные – уволенные от таковых. Всем вольным предоставлялась полная воля, потому что были еще холопы и рабы. Эти вечно
принадлежали господам и, как вещь, могли быть заложены, проданы и даже убиваемы без суда и ответа. Такие кабалили себя сами, продаваясь от крайней бедности или
от мучительных притеснений богачей и тому подобного.
Из того же древнейшего права на вольную волю, каким наравне с крестьянами пользовалась и дружина, и на том же северо-востоке московского государства совершился
великий акт объединения государства. Усевшийся на своей "опричнине" князь, почерпая из земли, как богатырь, новые силы, богател и крепнул. У сильнейшего князя
стало выгодно служить, и дружинники, по праву свободного перехода, потянули в Москву. С многочисленными дворами пришли сюда бояре даже с далекого опустошенного
юга и облегчали таким образом московскому князю собирать русскую землю, становиться самовластным государем. Сама дружина, с усилением княжеской власти, начала
утрачивать свои вольные права и главное – право "отъезда" на службу в другие края. Уже на Ивана Третьего сыпались боярские жалобы, что он "нынеча силу чинит:
кто отъедет от него, тех безсудно емлет". Сын его, Василий, немилых ему бесцеремонно гонит" вон: "пойди, смерд, прочь, не надобен ми еси", а сын его Иван Грозный
отъехавших бояр уже смело и открыто называл "изменниками". Он убежденно высказал Курбскому: "а жаловати есми своих холопий вольны, а и казнити вольны-ж".
Вот в чьи руки попала пружинная "вольная воля", остававшаяся таковою еще некоторое (недолгое впрочем) время за крестьянами. Своевольное боярство отомстило
убиением царевича Дмитрия в Угличе, избранием в цари человека низкого, без всяких нравственных убеждений (старейшего из Рюриковичей Василья Шуйского) и всеми
ужасами смутного безгосударного времени начала 17-го века.
|