СИНИЦ ЛОВИТЬ
Синиц и чижей ловить, голубей гонять, о погоде разговаривать, баклуши бить, балясы точить, и т. д., – все одно и то же значит: заниматься пустяками, ничего
не делать, пожирая труды делателей.
Если же и приспособиться к какому-нибудь занятию, то все равно из него выйдет либо "семипудовый пшик", либо, "дыра в горсти". Однако, два первые бездельные
занятия оба таковы, что, по некоторым причинам, останавливают на себе внимание и вынуждают призвать на помощь память и личные наблюдения, а на крайний случай
– рассказы приятелей и товарищей.
В густых кустах, а еще того чаще – на опушках хвойных рощ, если только они, подобно сосновым, не растут быстро, как грибы, вьют себе гнезда эти пташки-синички
– одни из самых маленьких в разнородном пернатом царстве.
За это они и преследуются неотвязчиво в народных пословицах: говорят, если прапорщик не офицер, то и синица не птица, хотя в самом деле: "невеличка-синичка,
да та же птичка". Невелик человек чином, званием или заслугами, да кстати и ростом невысок, но сметлив и способен к большим делам, может и за себя постоять, от
нападок отбиться и нагрубить, и при случае больно уязвить: это благодаря тому, что у него, как у синицы, "ноготок востер". Эта же птица собиралась когда-то
зажигать море в посмеяние и поучение тем, которые, при своем нравственном ничтожестве или физическом бессилии, хвастливы на дела чрезвычайные. На тонких и слабых
синичьих ногах они собираются лезть на крутые горы и брать крепкие города.
В сказках сказывается: "полетела птица-синица за тридевять земель, за сине-море океан, в тридесято царство, в тридевято государство", что бывает обыкновенно
на самом деле раннею осенью. В теплых странах за морем, хотя бы даже для нас за Аральским и Каспийским, где (опять-таки, по пословице) синица -- птица уже просто,
по всенародному убеждению, что за морем все едят, – стало быть и синиц, синица дожидается летнего времени наших стран. Тогда она, вслед за другими, в своих стаях
летит подвесить на елке свое теплое гнездушко, обыкновенно похожее с виду на вязанный денежный кошелек.
Летом синица из Сокольников, Нескучного сада или Марьиной рощи вылетает в самый город Москву целыми стаями и разгуливает, видимо, беззаботно по песчаным косам
и на отмелях несчастных рек счастливого города: на Москве и Яузе. Впрочем, для нее там есть и такая речушка, которая обесславлена именем этой самой невеликой
птички. В синичьих стаях все свои кровные и ближайшие родные в нисходящем потомстве, потому что у этой птицы особый от других обычай – воспитывать птенцов при
себе до позднего возраста.
Прилетают синицы в богатый город и, с своей стороны, пощеголять голубым темечком на веселой головке, при беленьких щечках, и оживлять эти отравленные
фабричными отбросами местности веселыми движениями и беспокойной суетней. То, как маленькие стрелки, они перепархивают с лужайки на песок, то бегают по веткам,
по бревнам, по палке, брошенной и забытой уличными ребятишками. Синице все равно: обращена ли на бегу ее вертлявая и живая головка, как у всех, кверху или на
верху очутилась спинка, или зобок, или шаловливый хвостик: словно она не ощущает в себе никакой тяжести, как комнатные мухи, которые бродят по оконным стеклам
вверх и вниз, сюда и туда, и не затрудняются ходить по потолкам.
Утром просыпаются синицы раньше всех, – где еще до воробьев. Андрей-воробей еще и не собирается вылетать на реку исклевать песку, потупить носку, – синицы
уже набегались, напорхались, нахлебались, когда у них, что ни клевок, то и глоток. Иную личинку или яичко и в микроскоп не разглядишь, а синичка увидит и съест.
Глаз не поспеет следить за каждым ударом ее клюва, острого и коротенького как шило: до того они быстры и часты. Все это проделывают синицы с полною беззаботностью
и очевидною доверчивостью: школьники-де пока еще спят самым крепким остаточным сном, с которым обыкновенно они расстаются сердито и ворчливо. Да и домовые, и
фабричные сторожа также спят, так как в этих местах на такие их дела будочники совсем не взирают. Куда на ту пору девались столь присущие этим птицам их
прирожденная робость и чуткость?
Да вот и они обе вместе: лишь только поднялось повыше солнышко и взыграло разом на кресте Ивана Великого и на орле Сухаревой башни, синицы не узнать: она
позволяла до тех пор свободно наблюдать за всеми своими игривыми проделками, – теперь к ней и не подступайся. Даже так, что сама наступит на кончик соломинке,
а другой в то же время приподымется, – она уж и испугалась до смерти и стрекнула прочь, как искорка. За одной полетели и другие, как пульки: только мы их и
видели. "Пырк-пырк-пырк" – и исчезли.
Ранним утром, когда синица обнаруживает откровенную и любознательную доверчивость, ловят ее в сети только неумелые и ленивые птицеловы или те, которые продают
певчих птиц в знаменитом Охотном ряду. Для них с древнейших времен держится в Москве специальный торг певчими птицами и собаками на Собачьей площадке, которая
в последнее время стала кочевать по Москве и никак не найдет себе нового, облюбленного и насиженного места. Торг бывает в Сборное воскресенье, т. е. первое в
Великом посту (неделя православия).
Кочевало торжище Сборного воскресенья даже и по самой площади Охотного ряда: было оно сначала на площадке у Мясных рядов, потом перевели его к самой церкви
Параскевы-Пятницы, затем – к дому Бронникова, а отсюда, спустя немного времени, к дому Челышова. Теперь оно не то на Лубянке, не то в Зоологическом саду, но
тут и там обезличенное и ослабевшее. Не так давно богачи и даже титулованная знать, а с ними всякие любители и особенно псовые охотники, являлись на этот день
обязательно со своими выкормками и воспитанниками: поискать лучших, похвастаться собственными. Эта была настоящая выставка и говорящих скворцов, и умнейших
собак. Съезжались очень издалека, а в особенности из Коломны и Тулы. Охотники были здесь все налицо.
|