НЕТ ПРОКУ
Когда пришельцы-дружинники давали удельным князьям поручные записи служить ему самому и его детям и не отъезжать ни к кому другому, то им, как сказано,
давались "в кормленье" и целые города и большие волости. Эти были надежны за клятвою, данною либо "по рукам" (на личном доверии), либо за порукою сильных
и влиятельных людей (каковы были митрополиты и духовные владыки стольных городов), и крепки на месте за крестным целованием, также с записью. Эти бояре
назывались большими, в отличие от меньших путных, и "введенными". Тут были и приезжие из Литвы или с великокняжеских русских столов, и владельцы значительных
уделов. Из этого-то иерархического беспорядка, при совместном служении у московских князей, и выродилось самобытное явление нашей истории – местничество,
созданное предками "отчество", дававшее поводы считаться преимуществами рода, а не личным качеством и заслугами. Стало очень важным и щекотливым право,
"кому с кем сидеть и кому над кем сидеть" в советах и думах.
Кормление им давалось "с правдою" и "без правды", то есть с наростом обычных доходов, еще право суда с теми пошлинами, которые полагались за разбирательство,
решение дела и приговоры. Иным, сверх всего, жаловались поместья в вотчину с правом перехода из единоличного в потомственное владение. Можно было эти владения
продавать, обменивать на лучшие земли, дарить излюбленному человеку, отдавать в закуп для молитв по грешной душе своей честным монастырям. Этот способ
пожалования сел и деревень назывался отдачею "в прок". Такие счастливцы на свои пустые земли могли звать к себе рабочих людей и "добрых": свободных от тягол
(обязательств ранних) и "не письменных" (нигде не прописанных). Этим жилось привольно; кормленье шло впрок. Вся суть его заключалась в том, чтобы быть сытыми,
на что они сами указывали великим князьям, когда обращались с жалобами, говоря с полною откровенностью. Так, двое бояр (один русский, другой литовский выходец),
назначенные вдвоем на один город, били челом, что "им обоим на Костроме сытыми быть не с чего". А чтобы сытыми быть, посланные на кормленье, вместо того чтобы
тем городам и волостям расправу и устрой делать и всякое лихо обращать на благо, чинили злокозненные дела, не были пастырями и учителями, но сделались гонителями
и разорителями.
Бывало так, что один выпросит у горожан на себя "посул", а потом потребует еще и на жену. И "вошло в слух благочестивому государю, что наместники и волостели
многие города и волости учинили пусты", разбежался народ кто куда: иные крестьяне разошлись по монастырям бессрочно и без отказу, другие разбрелись безвестно.
Деревни запустели, и наместника и пошлинных людей уцелевшим на местах прокормить нельзя: нечем. Между тем наместник и волостели были "честнее" воевод (то есть,
по старинному значению, чином и заслугами и в общественном и государственном положении стояли гораздо выше),– чего же могли ожидать от этих, более низких,
самые малые черносошные? "Великого князя (отвечают иные жалобы) половиною кормят, а большую себе берут"; по выражению Ивана Грозного, "от слез и от крови
богатеют". Воеводы наезжали не только с детьми, но и с родственниками, а так как им была и честь большая и корм сытный, то они привозили с собою всякую челядь,
большую дворню.
Сверх того, около них же пристраивались с площадей оскуделые люди – подьячие, которые, в свою очередь, "кормились пером". Всем посадские люди несли корм: и
деньгами, и пирогами, говядиной и рыбой, вином и пивом и сальными свечами, лошадям овсом и т. д. в бесконечность. Кормленщики разъедались, и чем дальше они
кормились от Москвы, тем необузданнее действовали. Мирские люди тех мест нередко вызывались даже на самоуправство, оправдываясь про себя тем, что "до бога высоко,
а до царя далеко", "и лаяли" воевод и "хаживали на них бунтом".
Пробовали воевод указами смирять, сокращая поборы, ограничивая приносы. Петр Великий "шельмовал" их, но только один из них высветлел на темном фоне старинного
народного быта. То был Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин – любимец царя Алексея: он не хотел кормиться на псковском воеводстве, а всемерно старался поднять
благосостояние города.
Все остальные были на один образец, как образно показано в драме А. Н. Островского. На вопрос о том, каков будет новый воевода, сказано отчаянно безнадежным
голосом из толпы молодых посадских: "Да, надо быть, такой же, коль не хуже".
Когда спознали, что и в воеводах нет пути и не было проку, то есть ни добра, ни пользы, это звание в 1764 г. совершенно отменили.
|