Центральное место в беллетристике Чернышевского занимает роман «Что делать?», явившийся значительным этапом в его художественном творчестве.

Чернышевский написал роман «Что делать?» в короткий срок (начат 14 декабря 1862 года и закончен 4 апреля 1863 года). Работу над романом Чернышевский вел в тяжелой обстановке заключения в Петропавловской крепости, борясь против произвола III Отделения и провокаций следственной комиссии.

28 января 1863 года Чернышевский объявил голодовку протеста и продолжал ее в течение девяти дней. Во время голодовки он не переставал писать. Роман по частям поступал в III Отделение. Отсюда части рукописи передавались в следственную комиссию и через обер-полицмейстера поступали в «Современник» для напечатания при соблюдении общих правил цензуры.

Счастливой случайностью объясняется разрешение цензуры опубликовать роман в «Современнике». Цензор О. А. Пржецлавский, наблюдавший за «Современником», впоследствии таким образом объяснял обстоятельства проникновения романа «Что делать?» в печать: «... сочинитель по какому-то политическому делу был заключен в Петропавловскую крепость. Следствие по этому делу производил... князь Голицын. Автор обратился к нему с просьбою дозволить ему докончить роман, за который он получил от редакции деньги вперед. Князь согласился... Так как они <рукописи>, вероятно, ценсурованы были только в политическом отношении, то статс-секретарь, не найдя в них ничего политического, пропустил их. Ценсор же, рассматривавший „Современник“, после пропуска рукописи князем Голицыным не смел уже останавливать печатание ее. Таким образом проскользнуло в русскую литературу это произведение».[2]

Роман «Что делать?» был напечатан в третьей, четвертой и пятой книгах «Современника» за 1863 год.

Обманув бдительность полицейских чиновников, не разглядевших политического смысла романа, Чернышевский осуществил свой гениальный и смелый замысел. Он возглавил, находясь в заключении, революционную агитацию, продолжал работу по собиранию и организации революционных сил России. Заточение, физические и нравственные страдания, даже стены тюрьмы не явились препятствием для пламенного патриота и революционера, «умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров».[3] Чернышевский понимал, какое большое значение будет иметь его роман. Он не щадил своих сил, не давал себе времени на передышку, он знал, что молодежь ждет указаний, нуждается в руководстве.

В романе «Что делать?» проявилось замечательное мастерство Чернышевского — агитатора и пропагандиста, его умение использовать все легальные возможности для осуществления революционного дела. Вместе с тем Чернышевский выступает здесь как выдающийся беллетрист, передовой писатель, решающий важнейшие задачи, стоящие перед литературой.

В романе «Что делать?» реализм достиг исключительной действенности, приговор над действительностью был произнесен с революционно-демократических позиций, с позиций борьбы за подлинное улучшение жизни народа; образы, типы, нарисованные автором, носили ярко выраженный политический характер, основывались на проникновении в сущность социальных сил, действующих в обществе.

Роман Чернышевского отвечал на самые жгучие, практически важные политические вопросы, волновавшие передовых людей этих лет.

П. Н. Ткачев, говоря об эпохе 60-х годов, писал в предисловии к французскому переводу романа «Что делать?» (1880): «Основной вопрос, который обсуждался тогда в кружках молодых людей, — это вопрос о том, что делать — что делать для того, чтобы освободить страну от подлого политического и экономического деспотизма, который подавлял, уничтожал и разорял ее..., — что делать для того, чтобы реализовать в частной и общественной жизни моральные и социальные идеи, запечатленные в сердцах молодежи? Чернышевский в своем романе подошел ко всем этим вопросам...».[4]

Роман Чернышевского разъяснял, что целью революционной борьбы является достижение социализма, что только социалистический строй даст народу реальное экономическое и политическое освобождение. Чернышевский отстаивал ту мысль, что задача состоит в подготовке крестьянской революции, в массовой революционной агитации, в проповеди материализма, в сознательной, теоретически обоснованной деятельности на пользу революции. Стойкий героический революционер вселял бодрость в души борцов за освобождение народа, он доказывал, что революция в России является делом недалекого времени, что социализм — реальное будущее, к которому неизбежно придет человечество. При этом Чернышевский подчеркивал, что к своему освобождению народ может прийти только через жестокую и непримиримую борьбу с правительством, господствующими классами и их идеологами — реакционерами и либералами. Чернышевский отвергал всякое благодушие, всякие надежды на мирный сговор с врагом. Роман учил непримиримости к врагу, умению распознавать его, он был проникнут духом классовой борьбы. Самый свой арест Чернышевский сумел сделать фактом огромного агитационного значения. Поведение его в тюрьме было образцом мужества и верности своему долгу.

В романе Чернышевский призывал не щадить своей жизни для служения народу, и личное поведение писателя придавало его призывам особенно ясное и убедительное звучание. «... Будущее, — писал он, — светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее всё, что можете перенести» (XI, 283—284).

Счастье состоит в борьбе, доказывал Чернышевский. Только человек, отрицающий эксплуататорскую практику современного общества, презирающий его лицемерную мораль, объявивший непримиримую войну эксплуататорам, может быть счастлив: «... и теперь хорошо, потому что готовится это хорошее, — говорит герой романа Лопухов, разумея будущее общество, — по крайней мере, тем и теперь очень хорошо, кто готовит его», — поясняет он (XI, 125).

Исторически-прогрессивные силы и явления современного общества, новое, идущее на смену отжившему, старому, является предметом особенно пристального внимания автора. Соединяя реалистическое изображение действительности с теоретическим ее осмыслением, обрисовку типических образов с указанием путей переустройства современного социального бытия, Чернышевский создал социально-философский роман, рисующий современную ему действительность на основе ее исторической оценки.

Чернышевский показывал, в каком направлении развивается общество, и открыто отдавал все свои симпатии новому. Действие романа приурочено к определенному историческому моменту. Чернышевский изображает годы подготовки и время возникновения революционной ситуации, а также воображаемые картины будущего, эпизод, происходящий после совершившейся революции («Перемена декорации»). Действие романа развертывается между 1852 и 1865 годами; даты, в рамках которых происходят изображаемые события, непосредственно указаны автором в тексте. Чернышевский обратился к изображению этого периода, сознавая огромное его историческое значение (впоследствии в романе «Пролог» он рисует ту же историческую обстановку). В «Что делать?» показан новый деятель освободительного движения — разночинец, и подзаголовком романа — «Из рассказов о новых людях» — это подчеркнуто.

Писатель изобразил характерное для 60-х годов историческое явление — рост влияния революционной демократии на общество:

«Недавно родился этот тип и быстро распложается. Он рожден временем, он знамение времени, и, сказать ли? — он исчезнет вместе с своим временем, недолгим временем... Шесть лет тому назад <т. е. в 1857 году> этих людей не видели; три года тому назад презирали; теперь... но всё равно, что думают о них теперь; через несколько лет, очень немного лет, к ним будут взывать: „спасите нас!“, и что будут они говорить, будет исполняться всеми...» (XI, 145).

Чернышевский предвидел, что революция может на данном этапе не победить, что в дальнейшем тип революционеров «возродится в более многочисленных людях, в лучших формах, потому что тогда всего хорошего будет больше, и всё хорошее будет лучше; и опять та же история в новом виде. И так пойдет до тех пор, пока люди скажут: „ну, теперь нам хорошо“, тогда уж не будет этого отдельного типа, потому что все люди будут этого типа...» (XI, 145). Так формулирует Чернышевский значение типа революционера — носителя исторического прогресса, так определяет свое отношение, отношение руководителя и вдохновителя «революционной партии» 60-х годов, к этому типу.

В романе «Что делать?» частная жизнь отдельного человека изображается в тесном единстве с картинами общественной борьбы.

Первая и вторая главы романа посвящены в основном изображению истории одной героини — Веры Павловны Розальской. Однако уже с начала романа Чернышевский, повествуя о своей героине, подчеркивает, что его занимает ее судьба как типичное явление, отражающее сдвиги, происшедшие в обществе, и их влияние на жизнь человека. «Я потому и рассказываю... ее жизнь, что, сколько я знаю, она одна из первых женщин, жизнь которых устроилась хорошо. Первые случаи имеют исторический интерес» (XI, 43). Жизнь Веры Павловны — редкий, но характерный для современного общества случай, ее история типична.

Не желая покориться власти родителей, приказам матери, превращающей дочь в предмет торговли и средство наживы, Вера Павловна вступает в столкновение с воспитавшей ее средой. Чернышевский указывает, что в недалеком прошлом протест Веры Павловны ни в ком не встретил бы поддержки и протестующая девушка вынуждена была бы примириться или погибнуть в неравной борьбе. В новых условиях протест Веры Павловны не остается бесплодным, потому что она встречает на своем пути Лопухова, одного из «новых людей», которые борются против всех форм угнетения и всех учреждений, поддерживающих и защищающих угнетателей. Автор романа отмечает, что такие случаи, как «спасение» Веры Павловны, еще редки, но с каждым днем они встречаются всё чаще, ибо круг «новых людей» ширится: «Да и как же не случаться этому всё чаще и чаще, когда число порядочных людей растет с каждым новым годом? А со временем это будет самым обыкновенным случаем...», — заявляет Чернышевский (XI, 43).

Рассказ о детских годах Веры Павловны и положении ее в семье дается в первой главе в краткой, почти конспективной манере. Чернышевский начинает первую главу словами: «Воспитание Веры Павловны было очень обыкновенное. Жизнь ее до знакомства с медицинским студентом Лопуховым представляла кое-что замечательное, но не особенное. А в поступках ее уже и тогда было кое-что особенное» (XI, 12).

На «поступках» Веры Павловны, на ее попытках найти свой путь в жизни, отличный от того, на который толкают ее родители и весь уклад их жизни, сосредоточивает свое внимание автор в первой главе. Подробно он останавливается на моментах, показывающих силу характера, воли и критическое направление ума Веры Павловны. Первая глава романа является как бы введением, излагающим «предысторию» развития героини и намечающим основной конфликт романа — конфликт между защитниками законов и обычаев хищнического общества и отрицающими эти законы «новыми людьми». Однако в первой главе этот конфликт выступает в своей традиционной форме, наиболее часто встречавшейся, но не выражавшей уже существа социальной борьбы в 60-е годы.

Вера Павловна одинока, она ищет поддержки, но не знает, где может ее обрести, она мечется в поисках выхода и даже отчаивается. Встреча Веры Павловны с «новым человеком» — Лопуховым, сближение с ним, изменения, которые происходят в сознании, в характере и в жизни Веры Павловны под влиянием этой встречи, составляют содержание второй главы. И здесь конфликт принимает уже свою типичную для эпохи 60-х годов форму. Чернышевский несколько раз повторяет в романе аналогичную ситуацию (спасение Крюковой от разврата и нищеты Кирсановым, а затем Верой Павловной, которая окончательно сближает Крюкову с кругом «новых людей»; спасение Полозовой Кирсановым, а затем Лопуховым от власти «доброго» самодура-отца и от покушающихся на ее богатое приданое хищников-женихов), стремится подчеркнуть, что угнетенные и протестующие, встретив поддержку со стороны «новых людей», вливаются в ряды сознательных борцов против всего социального и политического строя. От главы к главе в романе увеличивается число действующих лиц: вводятся новые образы людей, близких по убеждениям к революционной демократии. Изображая идейное развитие своих героев, их общественную деятельность, писатель создает картину роста революционных сил в обществе.

Чернышевский создает типические образы лучших людей 60-х годов, демократов, связавших свою жизнь с делом революции и пропагандой социалистических идей: руководителя революционной организации, профессионального революционера Рахметова; «медицинского студента», а затем служащего на заводе пропагандиста и организатора молодежи Лопухова; ученого-материалиста и социалиста Кирсанова. Он рисует образы «новых людей» — женщин, которые рядом с мужчинами, своими мужьями, товарищами и друзьями, трудятся, мечтают о новой, радостной жизни в социалистическом обществе, борются, чтобы приблизить ее (Вера Павловна, Катерина Васильевна Полозова, «дама в трауре»). Этих героев окружает ряд лиц, более бегло очерченных, но тем не менее характерных: друзья Лопуховых и Кирсановых — Мерцаловы, студенческая молодежь, посещающая Кирсанова и Лопухова-Бьюмонта, девушки из мастерской Веры Павловны.

Положительные герои выступают в романе Чернышевского не как одиночки, противостоящие обществу или более сильным, нежели они, отрицательным персонажам, а как коллектив, хотя и небольшой, но сплоченный единством борьбы, политических и философских убеждений, трудовых интересов, моральных принципов. Связь друг с другом придает каждому из «новых людей» чувство уверенности в своих силах, в возможности осуществить на практике свои принципы.

Типизация в романе «Что делать?» носит ярко выраженный, открыто политический характер. Автор показывает исторически-прогрессивные черты революционной демократии и беспощадно разоблачает реакционные силы общества, подчеркивая их антинародную сущность и призывая к борьбе с ними.

Реакционные силы общества характеризуются в романе через образы представителей эксплуататорских классов: прожигателей жизни, бездельников и паразитов дворян, хищников и самодуров буржуазных «приобретателей», либеральных и консервативных чиновников, охраняющих самодержавный строй и интересы господствующих классов.

Чернышевский создает колоритные образы матери Веры Павловны — Марьи Алексевны Розальской, мещанки, стремящейся всеми правдами и неправдами нажить капитал, отца Веры Павловны — чиновника и управляющего домом, так же жаждущего наживы, как и его супруга, но «осторожного», робеющего перед вышестоящими, совершающего свои аферы в более скромных масштабах. Особенно редко автор обличает праздную и паразитическую жизнь дворянства. Если Розальские могут оправдать себя отчасти тем, что их алчность порождена страхом нищеты, то дворяне, из рода в род живущие за счет труда крепостных, лишают своих крестьян необходимого ради прихоти, порожденной пресыщением и праздностью. Типичными представителями дворянства в романе являются Михаил Иванович Сторешников, его мать и молодые люди, офицеры и штатские, «золотая молодежь», «прожигающая жизнь», друзья Сторешникова — Соловьев, Серж и другие.

В сатирической манере, близкой к художественному методу Салтыкова-Щедрина, Чернышевский изображает правительственную бюрократию, призванную охранять устои общества, основанного на социальной несправедливости. Замечательна в этом отношении яркая фигура тупого полицейского чиновника — «просвещенного мужа», нарисованная автором в первоначальном варианте XVII раздела четвертой главы, измененном затем по цензурным соображениям. Выведывая «по долгу службы» образ мыслей Кирсанова, «просвещенный муж» прикидывается социалистом, щеголяет своим «либерализмом». Однако Кирсанов ни на минуту не забывает, что перед ним враг, и в борьбе с этим врагом использует его слабые стороны: невежество, тупую приверженность к основам «общественного порядка» — «святой собственности» капиталистов и торговцев и «священному» праву эксплуататоров наживаться за счет труда рабочих. Как и другие демократы, Кирсанов понимает, что представители «темного царства» живут по законам, свойственным этому «царству», что им понятны только низкие побуждения: стремление к наживе, к порабощению окружающих, что только такие чувства в их среде считаются «естественными» и законными. Основываясь на этом, Кирсанов и ведет разговор с «просвещенным мужем» и приводит полицейского чиновника к тому, что тот попадает сам в расставленные им сети. Так же беседует с Марьей Алексевной Лопухов, знающий, что ей недоступны интересы, побуждения и стремления, которые движут «новыми людьми».

В мире богатых и власть имущих все высокие человеческие чувства оказываются искаженными, заглушенными. Сыновняя любовь и любовь матери к сыну в семье Сторешниковых отсутствуют, грызня вокруг права на имущество и борьба мелкого тщеславия — вот на чем основываются отношения сына и матери. Независимость Марьи Алексевны от супруга в семействе Розальских зиждется на том, что у жены есть свой отдельный капитал; любовь Марьи Алексевны к дочери выражается в грубом попрании ее человеческого достоинства; в среде «золотой» дворянской молодежи стремление развратить женщину почитается за любовь, совместные кутежи и попойки — за товарищество.

Сталкиваясь с революционерами, отрицающими все основы их бытия, людьми передового мировоззрения и новой морали, представители господствующих классов испытывают к ним чувство ненависти, смешанное со страхом.

Чернышевский показывает, что особенности политической ситуации 60-х годов отражаются даже на представителях господствующих классов и их отношении к окружающему. Наживающиеся, набивающие карманы приобретатели, вроде Марьи Алексевны, начинают смутно чувствовать непрочность своего положения, бесперспективность своей «деятельности» и вследствие этого испытывают припадки «раскаяния», отвращения к своему положению. Наиболее умные и трезвые хищники предчувствуют конец своего царства и, предвидя «катастрофу», начинают признавать «неправедность» своей жизни. Образ «кающегося» хищника был дан в романе Чернышевского как выражение внутренней слабости лагеря эксплуататоров.

Представители господствующих классов, защищенные государством, войском, полицией, «робеют» перед разночинцами, к которым они привыкли относиться с полным пренебрежением. Они чувствуют какую-то неведомую им силу в этих людях, отвечающих на их высокомерие презрением, глядящих на жизнь глазами подлинных хозяев, уверенных в своих силах и не признающих законности власти хищников и эксплуататоров.

Первое впечатление, которое возникает при столкновении с «новыми людьми», — впечатление об энергии, об умении практически действовать, о силе воли, настойчивости и вместе с тем о чувстве собственного достоинства, которыми проникнуты эти люди. «Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств; с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности...» (XI, 144).

Сторешников, «сообразно своему мундиру и дому, почел нужным не просто увидеть учителя <Лопухова>, а, увидев, смерять его с головы до ног небрежным, медленным взглядом, принятым в хорошем обществе» (XI, 48). Но вскоре, во время первой же встречи с Лопуховым, Сторешников начинает чувствовать какую-то неуверенность в его присутствии и испытывать к нему невольное уважение.

Пасует перед Лопуховым важный господин, заключивший по виду бедно одетого студента, что с ним можно грубо «на ты» разговаривать; вынужден признать свое бессилие перед Кирсановым молодой аристократ Nicolas, пытавшийся расправиться при помощи лакеев с разночинцем, настойчиво требовавшим оплаты за выполненную им работу.

Марья Алексевна, которая пытается определить «новых людей», исходя из понятий «темного царства», не может разобраться, что за человек Лопухов, но приходит к выводу, что он скорее всего пойдет по откупной части и разбогатеет. Разорившийся миллионер, «добрый самодур» Полозов думает о Лопухове, что он со временем «будет ворочать миллионами». Чувство невольного уважения, удивления и страха перед неизвестной ему силой испытывает Полозов после столкновения с Кирсановым: «... старик много оселся и смотрел на Кирсанова уже не теми глазами, как вчера, а такими, как некогда Марья Алексевна на Лопухова, когда Лопухов снился ей в виде пошедшего по откупной части. Вчера Полозову всё представлялась натуральная мысль: „я постарше тебя и поопытней..., а тебя, молокосос и голыш, мне и подавно не приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона... наживи-ка ты, тогда и говори“, а теперь он думал: — „экой медведь, как поворотил; умеет ломать“...

«— Вы страшный человек! — повторял Полозов.

«— Это значит, что вы еще не видывали страшных людей, — с снисходительной улыбкой отвечал Кирсанов, думая про себя: „показать бы тебе Рахметова“» (XI, 302—303).

Профессиональный революционер Рахметов должен показаться представителям «темного царства» еще более «страшным».

Представители «темного царства» боятся «новых людей». Это страх отживающих сил общества перед защитниками народа, способными разъяснить народу его права. Ненависть дворян и капиталистов к «новым людям» диктуется сознанием своей вины перед угнетенным народом, который может восстать и смести с лица земли своих угнетателей.

«Новые люди» заинтересованы в освобождении народа. Они постоянно ощущают свою связь с народом. В своем огромном большинстве они разночинцы, родословная которых ведет свое начало от крестьян или городской бедноты. Родители «новых людей», по большей части, бедные люди, мещане или чиновники. Вот как говорил о происхождении и юности своих героев Чернышевский: «Лопухов был сын мещанина, зажиточного по своему сословию, то есть довольно часто имеющего мясо во щах; Кирсанов был сын писца уездного суда, то есть человека, часто не имеющего мяса во щах, — значит и наоборот, часто имеющего мясо во щах. Лопухов с очень ранней молодости, почти с детства, добывал деньги на свое содержание; Кирсанов с 12 лет помогал отцу в переписывании бумаг, с IV класса гимназии тоже давал уже уроки. Оба грудью, без связей, без знакомств пролагали себе дорогу» (XI, 142).

Вопросу о социальных связях своих героев с низшими слоями общества Чернышевский посвящает целый раздел третьей главы — «Второй сон Веры Павловны». Герои романа — «новые люди» — исповедуются «за жизнь... до восемнадцати лет», рассказывают о бедности и нужде, в которой они росли. Они уже в детстве увидели нелепость современного общественного устройства, испытав на себе нужду, бесправие и темноту жизни трудящихся.

Жизнь низших сословий основывается на труде. Трудящиеся классы являются творцами всех материальных ценностей, они движут вперед развитие общества.

«Да, движение есть реальность, — начинает разговор о трудовых классах один из героев Чернышевского в третьей главе, — потому что движение — это жизнь, а реальность и жизнь одно и то же. Но жизнь имеет главным своим элементом труд, а потому главный элемент реальности — труд, и самый верный признак реальности — дельность» (XI, 119).

Чернышевский выражал свое отрицательное отношение к тому, в какие условия поставлены широкие массы трудящегося населения. Вместе с тем он высказывал глубокую веру в силы народа. Угнетенные, беднейшие слои общества порождают людей, которые ненавидят грязь крепостнических и буржуазных отношений и выступают на борьбу с ними. Сила этих людей в том, что они опираются в своей борьбе за лучшее будущее на протест народных масс.

В трудовой среде молодые разночинцы усвоили с детства материалистический взгляд на жизнь, свойственный людям, занятым созиданием материальных ценностей и реальными заботами. Чернышевский подчеркивает, что в народной массе недовольство существующим общественным порядком принимает более определенные «практические» формы, чем в среде прогрессивного дворянства.

О своем герое, революционно настроенном разночинце Лопухове, Чернышевский пишет: «Лопухов видел вещи в тех самых чертах, в каких представляются они всей массе рода человеческого, кроме партизанов прекрасных идей» (т. е. либералов) (XI, 69).

Герои романа «Что делать?» посвящают всю свою жизнь служению народу. Те из них, которые происходят из среды эксплуататорской, безоговорочно порывают с кругом, в котором прошло их детство и который ненавистен им, и сознательно переходят в лагерь борцов за счастье народа (Рахметов, Вера Павловна, Катерина Васильевна). Они стремятся просветить народ, сделать его политически сознательным и верят в то, что народ способен воспринять и усвоить освободительные идеи. «Практическим деятелям» эксплуататорского общества, не верящим в возможность существования иного общественного порядка, нежели порядок, основанный на эксплуатации, Лопухов замечает: «... что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить..., что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть...; вы согласитесь также, что прежде и не было им возможности научиться уму-разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею» (XI, 70).

Просвещение народа неотделимо от дела революционной пропаганды, от борьбы за политическое и экономическое освобождение народа. «Я думаю так: дайте людям хлеб, читать они выучатся и сами. Начинать надобно с хлеба, иначе мы попусту истратим время», — говорит Лопухов (XI, 312). Острие подобных утверждений было направлено против либеральной возни вокруг вопроса о просвещении народа.

В романе, проходившем через тройную цензуру, Чернышевский не мог, конечно, развернуто показать агитационную деятельность своих героев, их участие в общественной борьбе. Однако на протяжении всего романа Чернышевский сумел разбросать ясные для читателей-друзей намеки, которые характеризовали особенности революционной борьбы его времени и перспективы ее развития.

Революционеры конца 50-х — начала 60-х годов чрезвычайно тщательно конспирировали свою деятельность. До нас дошло весьма немного документов, раскрывающих, в каких формах осуществлялась революционная работа этого времени. Среди подобных документов особенное значение имеют записи Огарева, касающиеся создания революционной организации в России.[5]

Несмотря на расхождения, существовавшие между Огаревым и Герценом, с одной стороны, и Чернышевским — с другой, огаревские записи являются ценным пособием при исследовании ряда эпизодов романа «Что делать?». Огареву и Чернышевскому были известны одни и те же факты, тщательно скрытые от правительственных чиновников. Некоторые особенности освободительного движения 60-х годов, нашедшие свое отражение в «Что делать?», охарактеризованы в огаревских документах.

Подводя итог тому, что ему известно о развитии революционных кружков в России, Огарев писал, что одним из центров их сосредоточения является Петербург, где состав кружков «офицеро-студентский, военно-литературный».[6] Намечая задачи, стоящие перед кружками, он указывал, что «для деятельности литературно-народной, т. е. для сближения молодежи с народом, самые важные пункты остаются, располагая по степени важности: Петербург, Киев, Москва, Казань, Одесса и Харьков».[7] Чернышевский изображает в романе работу одного из революционных кружков Петербурга. Он рисует собрания кружка, которые происходят сначала у Лопухова, а затем у Кирсановых и Бьюмонтов. Этот кружок состоит из студентов, ученых, литераторов, встречаются в нем и офицеры; состав кружка носит постоянный характер, в него входят люди, которым «можно доверять»: «... очень часто по вечерам бывают гости, — большею частью молодые люди... Они очень уважают Лопухова, считают его одною из лучших голов в Петербурге, может быть, они и не ошибаются, и настоящая связь их с Лопуховым заключается в этом: они находят полезными для себя разговоры с Дмитрием Сергеичем... Не очень редко бывают гости и постарше, ровня Лопуховым: большею частью бывшие товарищи Лопухова, знакомые его бывших товарищей, человека два-три молодых профессоров, почти всё люди бессемейные...» (XI, 137). Вера Павловна и Катерина Васильевна называют посещающих их лиц «нашим кружком». «Кирсановским и бьюмонтовским кружком» называет этот кружок в конце романа и сам автор. Чернышевский показывает, что идейные споры, обсуждения важных вопросов революционной борьбы сочетаются в этих кружках с весельем молодых, влюбленных в жизнь и верящих в лучшее будущее людей. Однако главное, что объединяет их, связывает между собой и скрепляет их дружбу, — идейная близость и участие в деле борьбы за освобождение народа.

Автор романа приподымает завесу над тем, какие разговоры и споры ведутся в кружке. Лопухов говорит со студентами, «самыми коренными его приятелями из всех младших его приятелей», о том, как должно относиться к действительности, какова должна быть политическая линия поведения: «... они отыскивали друг в друге неконсеквентности, модерантизм, буржуазность, — это были взаимные опорочиванья; но, в частности, у каждого отыскивался и особенный грех. У одного студента — романтизм, у Дмитрия Сергеича — схематистика, у другого студента — ригоризм...» (XI 138).

Характерно, что наибольшим «опорочиванием» для членов кружка является обвинение в «неконсеквентностях», т. е. в отсутствии строгой последовательности во взглядах, в «модерантизме», т. е. либерализме. Чернышевский усматривал три партии в обществе: реакционеров, модерантистов и революционеров. Модерантистами он называл «реформаторов, проповедующих вражду против революционеров» (VI, 338).[8]

Грехами частного, т. е. не столь порочащего характера, члены кружка считали романтизм, схематизм и излишний ригоризм. Кстати, «ригорист», участник кружка Кирсанова, Рахметов показывается затем в романе как выдающийся революционер, «особенный человек». Об отношениях Рахметова к кружку Лопухова и Кирсанова Чернышевский далее говорит особо: «Ни четверти часа в месяц не пропадало у него на развлечение, отдыха ему не было нужно... В кругу приятелей, сборные пункты которых находились у Кирсанова и Лопухова, он бывал никак не чаще того, сколько нужно, чтобы остаться в тесном отношении к нему: „это нужно; ежедневные случаи доказывают пользу иметь тесную связь с каким-нибудь кругом людей, — надобно иметь под руками всегда открытые источники для разных справок“. Кроме как в собраниях этого кружка, он никогда ни у кого не бывал иначе, как по делу...» (XI, 202).

Лопухов, Рахметов и их друзья обсуждают статьи самого Чернышевского (один из спорящих — «романтик» — «вознегодовал... чуть ли не на меня даже, хоть меня тут и не было», — пишет Чернышевский; XI, 138). Характерно, что в спорах молодежи кружка Лопухова участвует офицер, тоже постоянный посетитель собраний кружка.

Основной формой деятельности кружка, которую подчас косвенно, а иногда и прямо сумел охарактеризовать Чернышевский, является пропаганда освободительных и социалистических идей.

Герои Чернышевского пытаются завязать реальные связи с народом. Лопухов рассказывает Вере Павловне, что «занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям...» (XI, 193). Это место привлекло специальное внимание Фета, который «обвинил» Лопухова в «замыслах против нравственности целого завода». Характерно, что после своего возвращения из-за границы Лопухов-Бьюмонт опять является служащим на заводе.

Целям социалистической агитации и пропаганды служат швейные мастерские, которые первоначально создает Вера Павловна, а затем организуют и другие женщины, члены кружка: Катерина Васильевна и Мерцалова.

Мастерские, организованные Верой Павловной, основаны на началах социалистического товарищества. Они являются коммуной, в которой на принципах кооперации основывается не только производство, но и потребление. Каждая из работниц получает вознаграждение — заработную плату, соответствующую труду, и равную для всех долю прибыли.

В символическом четвертом сне Веры Павловны «невеста» Лопухова, о которой он иносказательно говорил Вере Павловне в начале романа, — Любовь к людям и Революция (одно, по понятиям Чернышевского, неотделимо от другого), — показывает Вере Павловне социалистическое будущее и обращается к ней со словами: «... ты знаешь будущее. Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно» (XI, 283).

Этот завет Вера Павловна исполняет, создавая свои мастерские.

Организуя мастерскую, она обращается к работницам с объяснением цели своего предприятия: «... умные люди написали много книг о том, как надобно жить на свете, чтобы всем было хорошо; и тут самое главное, — говорят они, — в том, чтобы мастерские завести по новому порядку. Вот мне и хочется посмотреть, сумеем ли мы с вами завести такой порядок, какой нужно» (XI, 128).

Чернышевский наглядно показывает на примере устройства мастерских те прибыли, которые в них получаются, и выгоды, которые отсюда вытекают для рабочих, преимущества социалистической организации труда. В тяжелых условиях, когда кругом царствует эксплуатация и полицейский террор, швеи Веры Павловны всё же «имеют в десять раз больше удобств, в двадцать раз больше радостей жизни, во сто раз меньше испытывают неприятного, чем другие, с такими же средствами...» (XI, 281). Организация первой мастерской и успех этой мастерской делают идею социалистической артели популярной в известном, небольшом еще сначала кругу работниц. Когда организовывалась вторая мастерская, новые вступавшие в нее работницы были знакомы с работницами первой мастерской: «... новые девушки прямо и поступали с тем желанием, чтобы с первого же раза было введено то устройство, которого так медленно достигала первая мастерская» (XI, 245).

Развитие мастерских делает их всё более популярными среди швей, подготовляя таким образом работниц к восприятию социалистических идей. Чернышевский понимал, что подобные мастерские являются лишь бледной тенью истинно социалистического производства. В «Четвертом сне Веры Павловны» он нарисовал яркую картину будущего социалистического общества, показав, что основой этого общества явится социалистическая организация труда, которая будет способствовать могучему развитию техники и огромному увеличению общественных богатств, служащих удовлетворению потребностей людей. Он говорит о радостном труде, облегченном применением машин, об изменении климата и рельефа земли, о гигантских коллективных работах, которые станут возможны только в социалистическом обществе.

Чернышевский пишет о людях социалистического общества: «Они только стали умны, стали обращать на пользу себе громадное количество сил и средств, которые прежде тратили без пользы или и прямо во вред себе» (XI, 281).

Мастерские Веры Павловны и ее подруг и товарищей по борьбе должны служить делу просвещения народа, должны помочь объяснить народу его выгоды.

Не ограничиваясь «материальной пропагандой» социалистических идей, организацией мастерских, Вера Павловна и другие члены кружка устраивают в своих мастерских для работниц «лицей всевозможных знаний». Представление о направлении, в котором велось это преподавание, Чернышевский дает в разговоре Веры Павловны с близким кружку священником Мерцаловым. Вера Павловна просит Мерцалова быть одним из преподавателей в ее мастерской:

«— Что ж я стану им преподавать? разве латинский и греческий, или логику и реторику? — сказал, смеясь, Алексей Петрович. — Ведь моя специальность не очень интересна, по вашему мнению и еще по мнению одного человека, про которого я знаю, кто он.

— Нет, вы необходимы именно, как специалист: вы будете служить щитом благонравия и отличного направления наших наук.

— А ведь это правда. Вижу, без меня было бы неблагонравно. Назначайте кафедру.

— Например, русская история, очерки по всеобщей истории.

— Превосходно. Но это я буду читать, а будет предполагаться, что я специалист. Отлично. Две должности: профессор и щит» (XI, 132—133).

Преподавателями в мастерской являются и Лопухов, и Вера Павловна, и некоторые члены кружка — студенты.

Мастерские Веры Павловны привлекают к себе внимание полиции, «просвещенных мужей» из III Отделения. Они понимают «опасный», агитационный характер подобных учреждений и находят необходимым «принять меры», особенно после того, как мастерские открывают на Невском магазин с вывеской: «Au bon travail. Magasin des Nouveautés» (XI, 284). Эпизод этот был широко развернут в первоначальной редакции романа, а затем, по цензурным соображениям, подвергся значительному сокращению (ср. XI, 591—598).

Вызванному в III Отделение Кирсанову предъявляют обвинение в социалистическом образе мыслей и в революционной пропаганде: «Магазин г-жи Кирсановой имеет вредное направление, и я бы советовал ей, и в особенности вам, быть осторожнее», — заявляют ему. На вопрос Кирсанова, в чем состоит «вредное направление» магазина, ему дают ответ: «Да во всем. Начнем хотя с вывески. Что это такое „Au bon travail“? — это прямо революционный лозунг». «Они <эти слова> означают, что надобно все магазины так устроить, тогда только будет хорошо рабочему сословию» (XI, 594).

После долгих объяснений Кирсанову удается получить разрешение на новую вывеску: «A la bonne foi», благодаря тупости полицейского чиновника, не сумевшего разобраться в том, что новая вывеска представляет собой лозунг, близкий по смыслу к первому.

Мужественная настойчивость Кирсанова и Лопухова, их последовательность и верность своим убеждениям подвергают их постоянной опасности.

Подобно Чернышевскому, герои его думают, что вряд ли «проживут тихо и спокойно». Жены Кирсанова и Лопухова-Бьюмонта готовы к тому, что их любимым угрожает постоянная опасность, да и сами они подвергаются опасности. В кружке обсуждается вопрос о том, что борца за счастье народа не должна останавливать опасность, женой его достойна стать только женщина, согласная разделить с ним трудности, помогающая ему в борьбе. «Дама в трауре» читает на одном из собраний кружка стихи Лермонтова, содержащие призыв к борьбе.

«Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!» — говорит Вера Павловна Кирсанову.

«Зачем я не говорила тебе этого? Теперь буду говорить», — шепчет Катерина Васильевна Лопухову-Бьюмонту (XI, 335).

Через профессионального революционера Рахметова Лопухов получает фальшивый паспорт. Он уезжает за границу, выполняет там поручения, которые ему дает Рахметов, и возвращается обратно на родину под фамилией Бьюмонта, — такой поступок в условиях царской России безусловно является актом большого мужества.

Прямо сказать о «занятиях» Лопухова за границей Чернышевский, конечно, не мог. Однако намек на поручения, данные Лопухову Рахметовым, и исполнение их несомненно был для современников Чернышевского наполнен большим содержанием, потому что революционеры 60-х годов поддерживали деятельную связь с революционным движением зарубежных стран и с русскими революционерами-эмигрантами.

Образ выдающегося революционера Рахметова, посвятившего всю свою жизнь и все свои недюжинные силы делу служения революции, дан Чернышевским весьма живо и с большой теплотой.

Характерно, что Чернышевский начал работать над этим образом в конце своей девятидневной голодовки в крепости, в то время, когда он особенно ощутимо столкнулся с тем, как важно для революционера подготовить себя к тяжелым испытаниям, к упорной борьбе.

Чернышевский называет Рахметова «особенным человеком». «Таких людей, как Рахметов, мало», — заявляет Чернышевский и добавляет, что он лично знал «только восемь образцов этой породы» (XI, 197).

Говоря о руководителях революционного общества, Огарев иносказательно именует их «апостолами». Термин этот получил впоследствии известное распространение среди русских революционеров. Следственные данные о «Казанском заговоре», открытом в 1863 году и связанном с «Землей и волей», показывают, что некоторые члены, участники этого заговора, называли себя «апостолами». В переписке с К. Марксом Н. И. Утин термин «апостол» применил к Чернышевскому и Добролюбову. «По поводу биографии двух апостолов я напишу Вам в следующий раз. Тема эта очень сложная, и я не могу обещать ничего положительного», — пишет он в 1872 году Марксу, имея в виду биографии Чернышевского и Добролюбова.[9]

В тексте «Что делать?» есть намек на термин «апостол» в применении к Рахметову. Чернышевский говорит о людях, подобных Рахметову, что они «соль соли земли» (XI, 210), выражение, имеющее своим источником нагорную проповедь, где оно применяется к апостолам. Чернышевский постоянно подчеркивает связь Рахметова с рядовыми борцами за счастье народа и в то же время указывает на то особое место, которое принадлежит Рахметову в революционной борьбе. Участник революционной борьбы — это двигатель, содействующий историческому прогрессу, выдающийся революционер — «двигатель двигателей» (XI, 210).

Чернышевский указывает, что Рахметов тесно связан с массами и силен потому, что выражает их интересы: «Мало их <людей, подобных Рахметову>, но ими расцветает жизнь всех; без них они заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли» (XI, 210).

Интересна близость характеристики Рахметова к характеристике Добролюбова в стихотворении Некрасова, оканчивающемся словами:

Природа-мать, когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру,
Заглохла б нива жизни...
(„Памяти Добролюбова“)

Сходство это объясняется, очевидно, тем, что, рисуя образ Добролюбова, Некрасов подчеркивал в нем черты, типичные для наиболее передовых, инициативных деятелей революционного движения конца 50-х — начала 60-х годов. В черновом варианте текста, который не вошел в журнальную редакцию по цензурным соображениям, Чернышевский прямо называет Рахметова «командиром». О нем и «даме в трауре» один из членов кружка говорит: «Каждый из них должен командовать. Двум командирам нужны разные команды» (XI, 738).

Чернышевский дает понять, сколь широки масштабы деятельности Рахметова и сколь тщательно законспирирована эта деятельность: «... дел у него была бездна, и всё дела, не касавшиеся лично до него; личных дел у него не было, это все знали; но какие дела у него, этого кружок не знал... Он мало бывал дома, всё ходил и разъезжал... Но у него беспрестанно бывали люди, то всё одни и те же, то всё новые; для этого у него было положено: быть всегда дома от 2 до 3 часов; в это время он говорил о делах... Но часто по нескольку дней его не бывало дома. Тогда, вместо него, сидел у него и принимал посетителей один из его приятелей, преданный ему душою и телом и молчаливый, как могила» (XI, 206).

Автор романа показывает встречу Рахметова с другим выдающимся революционным деятелем — самим Чернышевским. Чернышевский (в романе «г-н N» и «Я») встречается с Рахметовым впервые в кружке Лопухова. Рахметов хочет сблизиться с ним, как с человеком, имеющим влияние. Он предвидит, что Чернышевский может проявить большую осторожность, завязывая новое знакомство, что у него могут быть на это «свои причины, может быть, даже заслуживающие одобрения» (XI, 204), и заручается коллективной рекомендацией членов кружка: «Я вас знаю, вы меня — нет. Спросите обо мне у хозяина и других, кому вы особенно верите из этой компании», встал и ушел в другую комнату... „Это Рахметов. Он хочет, чтобы вы спросили, заслуживает ли он доверия, — безусловно, и заслуживает ли он внимания, — он поважнее всех нас здесь, взятых вместе“, сказал Кирсанов, другие подтвердили» (XI, 204).

Чернышевский убеждается в том, что Рахметов — человек, имеющий особенное значение в революционной среде, и именно это заставляет его избегать сближения с ним по соображениям революционной конспирации, точно так же как Волгин избегает сближения с Соколовским в «Прологе». Рахметов посещает Чернышевского и видит, что Чернышевский не только не считает возможным поддерживать с ним связь, но даже не открывает ему свою причастность к революционной работе. «Через полчаса он сказал: „ясно, что продолжать бесполезно. Ведь вы убеждены, что я человек, заслуживающий безусловного доверия?“ — „Да, мне сказали это всё, и я сам теперь вижу“. — „И все-таки остаетесь при своем?“ — „Остаюсь“. — „Знаете вы, что из этого следует? То, что вы или лжец, или дрянь!“... „Да ведь это одно и то же“, — сказал я. — „В настоящем случае не одно и то же... или вы думаете и делаете не то, что говорите: в таком случае вы лжец; или вы думаете и делаете действительно то, что говорите: в таком случае вы дрянь. Одно из двух непременно. Я полагаю, первое“. — „Как вам угодно, так и думайте“, — сказал я... „Прощайте. Во всяком случае, знайте, что я сохраню доверие к вам и готов возобновить наш разговор, когда вам будет угодно“... Рахметов был совершенно прав...; я действительно говорил ему не то, что думал, и он, действительно, имел право назвать меня лжецом, и это нисколько не могло быть обидно, даже щекотливо для меня „в настоящем случае“, по его выражению..., и он, действительно, мог сохранить ко мне прежнее доверие и, пожалуй, уважение» (XI, 205).

В лице Рахметова Чернышевский дал реалистический, полный жизни; типический образ революционера-организатора. Он наделяет своего героя индивидуальными чертами, своеобразной и яркой биографией, показывает его психологию, его внутренний мир.

По своему происхождению Рахметов дворянин, его предки угнетали, притесняли народ. Сообщая родословную Рахметова, Чернышевский специально оговаривается, что на «нездоровой грязи» жизни дворянства попадаются небольшие участки, способствующие возникновению «здоровых колосьев». Дворянская оппозиция, близость к покровителю Ломоносова — Шувалову, служба в армии с Румянцевым, участие в сражениях, близость к Сперанскому — вот моменты из жизни предков Рахметова, способствовавшие формированию сильного характера в его семье и здоровых традиций в некоторых ее «ветвях».

Отец Рахметова — обыкновенный помещик-крепостник, и обстановка юности Рахметова — типичная обстановка поместной жизни. Она напоминает окружение, в котором воспитывался, например, Некрасов. Начало протеста Рахметова связано с впечатлениями от жизни в поместье отца. То обстоятельство, что Рахметов вырос в деревне и с детства видел, в каком тяжелом положении находятся крестьяне, дает толчок к началу его революционной деятельности. Чернышевский наблюдал революционеров-дворян. Он видел, какая незаурядная сила убеждений и характера требуется, чтобы порвать раз и навсегда с эксплуататорским классом человеку, который по своему происхождению и личным связям принадлежит к дворянству.

Рахметов порывает все эти связи. Чернышевский показывает, что собственность для Рахметова существует только как средство материально содействовать революции. Усвоив революционные принципы, Рахметов всего себя посвящает делу революции. Он сближается с народом, ведет самый суровый образ жизни, путешествует по России, работая то пахарем, то плотником, то перевозчиком, то бурлаком. Зная, что народ уважает сильных людей, Рахметов развивает в себе большую физическую силу. Путешествуя, трудясь рядом с крестьянами, он знает близко нужды, интересы и настроения крестьян. Огромное внимание Рахметов уделяет своему теоретическому образованию. Изучение революционной и материалистической литературы представляется ему важнейшим моментом подготовки к революционному действию. Широкая теоретическая осведомленность выделяет Рахметова не только среди его сверстников, но и среди старшего поколения революционеров. В этом отношении Рахметов напоминает молодого Чернышевского, широкая эрудиция которого поражала передовых людей его времени.

Рахметов ожидает в ближайшее время начала революции в России и готовится принять в ней участие. Он поддерживает связь с революционными кружками. Находясь в центре революционного движения, Рахметов готовится к тому, чтобы даже под пыткой не выдать товарищей по борьбе. «Опыт» Рахметова, проверявшего, сможет ли он выдержать пытку, приводит на память слова, которыми кончается один из документов Огарева, излагающий план революционного общества и России: «Центральные члены обязуются под пыткой не выдавать друг друга».[10]

Чернышевский дает понять читателю, что автор лишен возможности говорить полным голосом о деятельности Рахметова, и даже глухо намекает на причины, которые препятствуют ему в этом: опасность того, что «проницательные читатели» — враги революции — сделают свои выводы о революционной работе.

«Проницательный читатель, может быть, догадывается..., что я знаю о Рахметове больше, чем говорю. Может быть... Но если я знаю, то мало ли чего я знаю такого, чего тебе, проницательный читатель, вовеки веков не узнать», — заявляет автор романа (XI, 208).

Чернышевский подчеркивает любовь Рахметова к народу, его стремление сблизиться с народом, умение найти с ним общий язык. Рахметов смотрит на народ как на основную силу, которая будет действовать во время революции. Подобно другим революционным демократам, его товарищам по борьбе, он верит в силы народа, в его революционные потенции, преклоняется перед высокими духовными качествами народа. Рахметов испытывает чувство радости и гордости, когда его сравнивают с бурлаком, прославленным в народных песнях за силу и удаль, — Никитушкой Ломовым.

В статье «Не начало ли перемены?» Чернышевский отмечал как типичную черту эпохи начала 60-х годов, эпохи революционной ситуации, то обстоятельство, что народ легко и охотно сближается со своими истинными друзьями — представителями революционной интеллигенции. В отношении Простых людей к Рахметову ярко сказалась эта особенность исторической действительности 60-х годов: Рахметов располагает к себе людей из народа. Простые люди инстинктивно чувствуют в Рахметове своего друга и защитника. Подлинная сила Рахметова состоит в его народности. Самая жизнь людей, подобных Рахметову, является плодотворным примером, имеет воспитывающее и агитационное действие. Чернышевский обращается к последователям Рахметова с предостережением о трудностях, которые ожидают их на пути революционной деятельности, и показывает таким образом стойкость, самоотверженность и убежденность тех, кто идут за Рахметовым: «... это я для тех благородных людей говорю, которые очаровываются ими <людьми, подобными Рахметову>: не следуйте за ними, благородные люди, говорю я, потому что скуден личными радостями путь, на который они зовут вас; но благородные люди не слушают меня и говорят: нет, не скуден, очень богат, а хоть бы и был скуден в ином месте, так не длинно же оно, у нас достанет силы пройти это место, выйти на богатые радостью, бесконечные места» (XI, 210).

Чернышевский утверждал, что фигура Рахметова особенно подробно описана в его романе «исключительно только... для исполнения главнейшего, самого коренного требования художественности» (XI, 211).

Главное требование художественности — реалистическое изображение действительности — не могло быть удовлетворено без показа «особенного человека», представляющего собой чрезвычайно редкое, но в то же время типичное для эпохи явление — организатора революционеров, соединившего в себе все самые яркие черты революционной демократии. По цензурным соображениям в печатный текст романа не вошел отрывок, в котором со всей определенностью говорилось о Рахметове как знамении эпохи, лице, появление которого вызвано исторической необходимостью. Молодые члены кружка Кирсановых — Бьюмонтов говорят о Рахметове, предвидя возможность вспышки революционного движения в ближайшее время:

«— А пора б ему воротиться!

— Да, пора.

— Не беспокойтесь, не пропустит своего времени.

— Да, а если не возвратится?

— Так что ж? (Ты знаешь, свято место не бывает пусто.) За людьми никогда не бывает остановки, если будет им дело: — найдется другой, — был бы хлеб, а зубы будут.

— А мельница мелет, сильно мелет! — Готовит хлеб!» (XI, 738).

Показывая черты характера Рахметова, выделяющие его из среды и делающие его «особенным человеком»: огромную волю, целеустремленность, стойкость, преданность делу революции, широкую политическую, теоретическую подготовку, Чернышевский подчеркивает в то же время, что Рахметов воспитался под воздействием тех же условий, которые породили и других «новых людей». Настроения протеста, сопротивления перешли у Рахметова в форму развитого революционного мировоззрения вследствие изучения им социалистической литературы и философии материализма. Однако такое восприятие принципов этой литературы и такое их развитие возможно было только в обстановке роста общественного протеста, при наличии в обществе сил, кровно заинтересованных в изменении социального строя. Первым толчком к осознанию своих революционных настроений для Рахметова послужила встреча с передовыми студентами: «... стал он слышать, что есть между студентами особенно умные головы, которые думают не так, как другие, и узнал с пяток имен таких людей, — тогда их было еще мало. Они заинтересовали его, он стал искать знакомства с кем-нибудь из них; ему случилось сойтись с Кирсановым, и началось его перерождение в особенного человека...» (XI, 200). Впоследствии Рахметов поддерживает тесную связь с кружком Кирсанова и Лопухова. Чернышевский показывает, что при всем своеобразии личности Рахметова путь, которым он идет, формируясь в борца против социальной несправедливости, — путь многих, так или иначе, в меру своих сил и способностей служащих делу освобождения народа: «Кирсанов был для него тем, чем Лопухов для Веры Павловны», — говорит автор о Рахметове (XI, 201).

Важнейшей особенностью изображаемого и романе исторического момента является напряженная работа «новых людей» над вопросами революционной теории, интерес к этим проблемам, осознание огромного значения теории. Раскрывая процесс идейного формирования своих героев, Чернышевский отмечает, что изучение литературы, и которой излагаются основы материалистической философии и революционной теории, играет значительную роль в деле воспитания «новых людей».

Вера Павловна, которая в начале романа предстает перед читателями как наивная, покорная матери девушка, вырастает в равноправного члена кружка «новых людей». От стихийного протеста, от мыслей о самоубийстве, которое кажется ей сначала единственно возможным выходом из «темного царства», она, после встречи с Лопуховым, чтения и изучения литературы, учась и работая, превращается в сознательного борца за новое общество. Лопухов начинает освобождение Веры Павловны с того, что разъясняет ей сущность ее положения, показывает, каким образом можно отстаивать свои права и к чему следует стремиться. Убедившись, что эта «пропаганда» (выражение Лопухова) чрезвычайно легко воспринимается и усваивается Верой Павловной, Лопухов снабжает ее книгами философов-материалистов и теоретиков утопического социализма.

Изучение философской и политической литературы, чтение, размышления и обсуждения теоретических вопросов постоянно занимают героев Чернышевского и представляют собой важнейшую часть работы кружка Кирсановых — Бьюмонтов (а до того Лопухова — Кирсанова). По поводу теоретических вопросов происходят жаркие дебаты в кружке. Даже в «лицее всевозможных знаний», организованном при мастерских Веры Павловны, ставятся перед слушателями эти вопросы (здесь преподаватели стремятся придать им наиболее конкретную и доступную форму).

Особенно настойчиво, страстно и широко вопросами философии и революционной теории в романе занимается Рахметов. Чернышевский показал в своем романе напряженность идейных исканий революционеров 60-х годов. Герои Чернышевского, как и сам автор романа, понимают, что революционная теория должна опираться на данные всех наук, изучающих природу и общество.

В ответ на широко распространенное мнение о том, что именно естественные науки «располагают к материалистическому взгляду», Чернышевский возражает: «Мало ли какие науки располагают к такому же взгляду? — и математические, и исторические, и общественные, да и всякие другие» (XI, 71).

Материалистический научный взгляд, свойственный «новым людям», и в науке и в революционной борьбе является залогом плодотворности их деятельности.

«Новые люди» — ученые не отделяют науки от борьбы за счастье народа, научной деятельности от политической деятельности, так же как они не отделяют свое личное счастье от счастья народа.

Чернышевский показывает, что судьба науки связана с судьбой народа, поэтому подлинные представители науки — друзья народа. О герое своего романа ученом-физиологе Кирсанове Чернышевский пишет: «Практики он не имел и говорил, что бросил практическую медицину; но в госпитале бывал очень подолгу: выпадали дни, что он там и обедал, а иной раз и ночевал. Что ж он там делал? Он говорил, что работает для науки, а не для больных... Служители судили иначе: „Ну, этого Кирсанов берет в свою палату, — значит труден“, говорили они между собою, а потом больному: „Будь благонадежен: против этого лекаря редкая болезнь может устоять, мастер: и как есть, отец“» (XI, 147).

Чернышевский показывает, что в науке происходит ожесточенная борьба между рутинерами, защищающими отжившие, антинаучные представления, и учеными, вносящими новое в науку, содействующими ее прогрессу. Молодые ученые-материалисты, сознательно ставящие науку на службу народу, составляют цвет современной науки. «... Клод Бернар отзывался с уважением о работах Кирсанова, когда Кирсанов еще оканчивал курс, — ну, и нельзя: дали Кирсанову докторство, дали года через полтора кафедру. Студенты говорили, что, с его поступлением, партия хороших профессоров заметно усилилась» (XI, 146—147).

«Один из тузов» петербургской практики, «ездивший неизвестно зачем с ученою целью в Париж», из уст Клода Бернара услышал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было выезжать для этого из Петербурга» (XI, 293).

«Великосветские врачи» расшаркиваются перед Кирсановым, ненавидя его, борясь с ним в науке и заключая союз с III Отделением, чтобы бороться против его политических убеждений.

Один из таких «собратьев по медицине», открывший «методу врачевания», состоявшую в том, чтобы «класть вдоль по груди и по животу два узенькие и длинные мешочка, наполненные толченым льдом» (XI, 284), является к Кирсанову, чтобы «пригласить» его в III Отделение, где ему затем были сделаны внушения относительно «опасности» его социалистических убеждений и указано на необходимость «сократить» деятельность «артельных» мастерских Веры Павловны.

В противоположность либералам и «лишним людям» 40—50-х годов, оторванным от жизни идеалистам, революционные демократы основывают свою деятельность на изучении законов действительности. Поэтому представители «темного царства», вполне мирившиеся с либералами и «лишними людьми», испытывают лютую ненависть к этим практическим деятелям, которые умеют «взяться за дело» и верят в свою правоту и скорую победу. Слово у революционных демократов, «новых людей», неотделимо от дела их личная жизнь — от общественной деятельности. Чернышевский уделяет большое внимание изображению личных отношений героев, разрешению этических вопросов, ибо он понимает, что разработка новой этики, морали является важнейшим моментом в деле воспитания революционеров.

В романе вопрос любви, личных отношений героев занимает значительное место. И это не случайно. Если Гоголь писал в свое время, что не любовь, а электричество денег, чина и т. д. является в современном обществе главным двигателем, если Белинский справедливо выступал против преувеличения роли любви в произведениях ряда писателей, так как речь шла об изображении жизни общества, в котором все человеческие чувства искажены, уничтожены и над всем господствуют интересы денег и честолюбия, — то в «Что делать?» Чернышевского изображается иная среда, подчиняющаяся иным законам. В среде «новых людей» чувства любви, дружбы расцветают. Семья основывается здесь не на расчете, а на взаимной любви, уважении, единстве убеждений, общности интересов, труда и борьбы. Любовь придает им силы в борьбе и труде. В среде людей революционных убеждений впервые освобождается от рабства женщина.

Чернышевский ставит вопрос о положении женщины в тесной связи с вопросом борьбы за освобождение народа вообще. Изображая судьбу ряда женщин, Чернышевский показывает, что при буржуазно-помещичьем строе женщина обречена на торговлю своим телом, разврат или нищету. Семейная жизнь высших классов в романе подвергается суду «чистого нравственного чувства» Крюковой — женщины от природы благородной, чистой и способной на высокие чувства, но попавшей на дно общества вследствие своей нищеты и бесправия. Встреча с Кирсановым, а затем с Верой Павловной спасает ее. Она получает возможность работать и жить, и в ней возрождаются все свойства ее прекрасной натуры. Семейную жизнь высших классов Крюкова характеризует как разврат, мало чем отличающийся от темного разврата, порожденного нуждой.

Чернышевский показывает, что бесправие трудового населения приводит к ежедневным трагедиям, преждевременной гибели женщины, однако тут же он подчеркивает, что судьба мужчин «низших сословий» не менее трагична (см., например, историю Саши Прибытковой и гибели ее жениха).

Вместе с революцией, с освобождением трудовых классов будет окончательно освобождена и женщина, она будет работать рядом с мужчиной. Освобождение женщины начинается с ее участия в борьбе против социальной несправедливости, овладения революционными идеями, включения ее в общественно-полезный труд.

Замечательной чертой этики героев Чернышевского была пронизывающая всю их деятельность любовь к родине, к народу. Их счастье неотделимо от счастья народа, от судьбы отечества. Роман Чернышевского являет собой высокий образец революционного, действенного патриотизма.

Каждый шаг, каждый поступок героев романа — бесстрашная пропаганда революционных идей, борьба с представителями «темного царства», самоотверженный труд в науке — определяется интересами народа, беззаветным служением родине.

В романе «Что делать?» Чернышевский развил и обосновал свою теорию «разумного эгоизма». Теория эта заключается в том, что все поступки человека диктуются материальным интересом, но сознательный, разумно действующий человек понимает, что его счастье неотделимо от счастья всего народа, от борьбы за разумное, социалистическое устройство общества. Теория эта отразила и сильные стороны мировоззрения Чернышевского, и некоторые слабые его стороны. Уязвимой стороной теории «разумного эгоизма» был выразившийся здесь «антропологизм». Чернышевский пытался судить об интересах общества с точки зрения интересов отдельной личности, отсюда элементы отвлеченности в его морали.

Г. В. Плеханов показал несостоятельность попытки Чернышевского объявить источником всех поступков человека эгоизм, даже «разумный». Утверждая право человека на счастье и борясь за это право, Чернышевский отрицал необходимость принесения жертвы и впадал в известный схематизм и двусмысленность: историческая действительность ставила лучших людей его времени перед необходимостью приносить жертвы во имя блага народа, и сам Чернышевский был замечательным воспитателем революционеров, идущих на подвиг, и высочайшим примером для них (недаром Некрасов писал о нем, что «он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой»); вместе с тем Чернышевский отказывался называть этот подвиг жертвой, с тем чтобы более настойчиво внушать мысль о борьбе как единственно разумном образе действия в современных условиях, единственно возможном счастье. Таким образом, в теории «разумного эгоизма» сложно сочетались революционный оптимизм, гуманизм и просветительская ограниченность Чернышевского.

В этой теории содержалась мысль, общая для Чернышевского и Фейербаха и высоко ценившаяся В. И. Лениным. Фейербах писал в «Лекциях о сущности религии»: «Когда начинается в истории новая эпоха? Всюду тогда, когда против исключительного эгоизма нации или касты угнетенная масса или большинство выдвигает свой вполне законный эгоизм, когда классы или целые нации, одержав победу над высокомерным чванством господствующего меньшинства, выходят из жалкого и угнетенного состояния пролетариата на свет исторической и славной деятельности. Так и эгоизм ныне угнетенного большинства человечества должен осуществить и осуществит свое право и начнет новую эпоху истории». Приведя в своем конспекте книги Фейербаха эту цитату, В. И. Ленин замечает: «Зачаток исторического материализма, ср. Чернышевский».[11] Чернышевский в «разумном эгоизме», так же как Фейербах в «законном эгоизме», усматривал выражение интересов новых классов общества, несущих новую мораль. Мораль Чернышевского была пронизана верой в победу, в счастливый исход тяжелой борьбы народа за свое освобождение, пронизана здоровым социальным оптимизмом. Она учила людей, трудящихся и борющихся, социалистическому товариществу, взаимной поддержке, беззаветной любви к родине и верности революционному долгу.

Роман Чернышевского явился настольной книгой ряда поколений русских революционеров. Его с благоговением читали, на нем воспитывались лучшие люди нашей родины. «С тех пор как завелись типографские станки в России и вплоть до нашего времени, ни одно печатное произведение не имело в России такого успеха, как „Что делать?“», — писал Плеханов.[12]

Рассказывая о том, что всё молодое и мыслящее в 60-х годах «затаенно жило непримиримыми идеями будущего и верило свято в третий сон Веры Павловны („Что делать?“)», И. Е. Репин сообщает:

«Из литературы два героя, как образчики для подражания, преобладали в студенчестве: Рахметов и Базаров. Книгой „Что делать?“ зачитывались не только по затрепанным экземплярам, но и по спискам...».[13]

Образы русских революционеров, показанные Чернышевским, имели огромное международное значение. Замечательный болгарский революционер, вождь болгарского народа и крупнейший деятель международного рабочего движения Георгий Димитров писал:

«Роман „Что делать?“ еще 35 лет тому назад оказал на меня лично, как молодого рабочего, делавшего тогда первые шаги в революционном движении в Болгарии, необычайно глубокое, неотразимое влияние. И должен сказать — ни раньше, ни позже не было ни одного литературного произведения, которое так сильно повлияло бы на мое революционное воспитание, как роман Чернышевского. На протяжении месяцев я буквально жил с героями Чернышевского. Моим любимцем был, в особенности, Рахметов. Я ставил себе целью быть твердым, выдержанным, неустрашимым самоотверженным, закалять в борьбе с трудностями и лишениями свою волю и характер, подчинять свою личную жизнь интересам великого дела рабочего класса, — одним словом, быть таким, каким представлялся мне этот безупречный герой Чернышевского. И для меня нет никакого сомнения, что именно это благотворное влияние в моей юности очень много помогло моему воспитанию как пролетарского революционера и находило свое выражение в дальнейшем в моей революционной борьбе в Болгарии и на Лейпцигском процессе».[14]

Создавая роман о «новых людях», Чернышевский сумел найти своеобразные художественные средства для воплощения своего замысла. В романе «Что делать?» Чернышевский шел по пути критического реализма, развивая традиции Пушкина, Лермонтова, Гоголя и реализма 40-х и 50-х годов и внося новые черты в реалистическую прозу своего времени.

Художественное своеобразие романа Чернышевского ярко сказалось и самой композиции произведения. Содержание романа богато и многообразно. Постановка общетеоретических вопросов революционного движения 60-х годов сочетается в нем с конкретным изображением деятельности передовых людей этой эпохи, показ социалистического идеала — с анализом современного состояния общества, изображение психологии человека — с решением общих проблем этики, морали «новых людей». Чернышевский разработал и изложил весь этот многообразный материал в романе при помощи разных форм повествования. Эпическое изображение современного общественного быта, выражение воззрений автора и героев, данное в публицистической форме, лирические монологи героев и сны Веры Павловны, содержащие элементы символики и фантастики, органически слиты в романе, составляют в нем единый стилистический комплекс.

Изображая в ярких образах и картинах действительность, Чернышевский произносил над нею приговор. Научные обобщения и рассуждения, подкрепленные цифровыми выкладками и статистическими данными, лирические, эмоциональные обращения автора к читателям следуют за эпизодами, описывающими события, и помогают читателю сделать выводы из этих эпизодов. Личная жизнь, личное счастье героев и автора неотделимы от счастья народа, от судеб революционной борьбы, поэтому лирическим пафосом проникнуты и повествовательные эпизоды, и публицистические рассуждения.

Сцены жизни Веры Павловны в родительском доме, рассказ о судьбе девушки в мещанском кругу, где мелкое тщеславие и страсть к наживе превращают человека в предмет купли-продажи, а брак — в постыдную сделку, заключаются гневным восклицанием автора: «О, грязь! о, грязь! — „обладать“ — кто смеет обладать человеком? Обладают халатом, туфлями. — Пустяки: почти каждый из нас, мужчин, обладает кем-нибудь из вас, наши сестры; опять пустяки: какие вы нам сестры? — вы наши лакейки! Иные из вас, — многие — господствуют над нами — это ничего: ведь и многие лакеи властвуют над своими барами» (XI, 34). А затем, из бесед Лопухова с Верой Павловной, из того, как устроилась жизнь Веры Павловны, когда она оказалась среди «новых людей», читатель узнавал, «что делать», как уйти от этого позора и этой среды.

Таким же образом ведется повествование о юности Катерины Васильевны Полозовой и рассказываются истории других героинь романа. «Теоретические разговоры» «новых людей» о правах женщин и картины жизни женщин, работающих и борющихся рядом со своими мужьями, незаметно и закономерно переходят в лирические диалоги и сцены, перемежающиеся стихотворными отрывками. Повествование дополняется теоретическими обобщениями и лирическими призывами, указывающими, что надо делать, к чему стремиться; сцены, рисующие общественную деятельность «новых людей», дополняются публицистически выраженными оценками автора. Один из наиболее значительных эпизодов романа — характеристика Рахметова и рассказ о революционной работе, которую он ведет, — заканчивается оценкой исторического значения деятельности революционной демократии и ее лучших представителей и пламенным призывом идти по их пути. Эта концовка подводит итог всему эпизоду.

«Четвертый сон Веры Павловны», содержащий яркие картины будущего социалистического общества, кончается призывом бороться за светлое будущее народа. После этого пламенного, агитационного обращения к читателям автор романа дает сатирическое изображение поборников старого, врагов «новых людей», а затем помещает письмо Катерины Васильевны Полозовой, в котором на основании цифр, точных подсчетов и практического опыта доказывается преимущество социалистической организации производства перед капиталистической. Во всех своих частях и эпизодах роман Чернышевского «Что делать?» проникнут агитационным пафосом, глубоким, страстным выражением политических убеждений и научных взглядов.

Чернышевский знал, какое огромное историческое значение будет иметь его произведение, и стремился с наибольшей силой убедительности и ясностью передать свои мысли и наблюдения читателям. Вместе с тем, работая над романом в заключении, в условиях, когда царское правительство готовило расправу над ним, а творчество его подвергалось особенно строгому цензурному надзору, Чернышевский вынужден был стремиться к тому, чтобы сделать свою мысль, по возможности, недоступной врагам. Чернышевский искал максимально выразительной художественной формы, которая обеспечила бы выполнение его сложной задачи — сочетания смелой революционной пропаганды с конспирацией.

Самую организацию материала в романе, самую композицию произведения он превращал в средство разъяснения своих мыслей сочувствующему им, готовому их воспринять читателю, в средство сокрытия подлинного смысла романа от врага — цензора, следователя, реакционера. Важнейшая тематическая линия романа — показ конкретных форм революционной борьбы и перспектив развития революционного движения — могла быть осуществлена в романе лишь скрытно, замаскированно. Чернышевский сумел сделать эпизоды, развивающие ату тему, незримыми для глаза цензоров и полицейских чиновников благодаря широкому использованию в романе иносказания, «эзопова языка» и композиционному своеобразию романа. «Прямо говорить нельзя, — писал Чернышевский, — будем говорить как бы о посторонних предметах, лишь бы связанных с идеею...» (XIV, 348). И помещал наиболее важные эпизоды среди второстепенных, вводя таким образом в заблуждение читателей-врагов. Темы, имеющие первостепенное значение в романе, развиваются во второстепенных или даже «проходных» эпизодах и картинах. На первый план выдвинут сюжет, основанный на изображении личных отношений героев; автор ставит и решает этические проблемы, показывает новое отношение героев к вопросам любви, семьи, брака. «Проницательный читатель», враг «новых людей», вследствие этого воспринимает роман как произведение на семейно-бытовую тему, роман о любви.

Такое впечатление должно было поддерживаться названием глав (первая глава: «Жизнь Веры Павловны в родительском семействе», вторая глава: «Первая любовь и законный брак», третья глава: «Замужество и вторая любовь», четвертая глава: «Второе замужество»). Между тем личная жизнь героев «Что делать?» неотделима от их общественной и политической деятельности, личное счастье для них невозможно без счастья народа. Размышляя о себе, они размышляют о народе; мечтая о счастье, мечтают о социалистическом будущем человечества; говоря об окружающих бытовых явлениях, они решают философские и социальные проблемы, обосновывают теоретически необходимость революции и намечают пути ее осуществления. Характерно, что непосредственно за рассказом о счастливой взаимной любви и семейной жизни Веры Павловны и Кирсанова следует четвертый сон Веры Павловны, посвященный вопросу об отношении к женщине на разных этапах развития общества и рисующий в то же время картины будущего социалистического общества. Изображению отношения к женщине посвящена первая часть главы, картины социалистического строя возникают во второй части «сна» внезапно и как бы случайно. Такое расположение наиболее значительных и политически острых моментов — обычное явление в «Что делать?». Так, рассказывая о том, как счастливо «устроилась» жизнь Веры Павловны, а затем Катерины Васильевны, Чернышевский «между прочим» анализирует систему организации труда и быта работниц в мастерских Веры Павловны, сообщает о пропаганде, которую ведут «новые люди» среди работниц и заводских рабочих, говорит о собраниях кружка Кирсанова — Лопухова и обсуждении теоретических проблем на этих собраниях.

Образ Рахметова, играющий огромную идейную роль в произведении, появляется в романе как бы эпизодически, не оказывая значительного влияния на сюжет; как бы только для характеристики личности Рахметова, рисуется важнейший момент встречи с ним Чернышевского; «эпизодически» появляются образы «дамы в трауре» и «мужчины лет тридцати», помогающие Чернышевскому сформулировать мысль о возможности скорой революции («мужчина лет тридцати» — сам Чернышевский, освобожденный после революции; эпизод происходит, как указывает автор романа, в 1865 году).

Изображение личной жизни героев имело в романе двоякий смысл. Личная жизнь героев романа, как и их общественная деятельность, являлась подтверждением, практическим осуществлением и развитием их взглядов.

Вместе с тем за изображением «бытовых отношений» стояла картина освободительной борьбы и характеристика политических взглядов самого автора и его героев — «новых людей». Читатель-друг и единомышленник понимал смысл повествования. Для читателя-врага и цензора оба плана повествования должны были оставаться, в конечном счете, непонятными. Чернышевский стремился к тому, чтобы, по возможности, скрыть от них революционный смысл своего произведения. Характерен в этом отношении прием, использованный Чернышевским при изображении эпизода мнимого самоубийства Лопухова и разрешения семейного конфликта Лопуховых. Эпизод этот имел чрезвычайно большое значение в романе, ибо, с одной стороны, он показывал, как смело и решительно, в соответствии со своими принципами, живут и действуют «новые люди», пренебрегая законами и предрассудками ненавистного им общества; с другой стороны, поездка Лопухова за границу имела также смысл показа широких связей русских революционеров с революционными ячейками, действовавшими за рубежом. Особенно тщательно затушевывал Чернышевский намеки непосредственно политического характера, однако и изображение личных отношений «новых людей» имело по существу революционный смысл и было бы неприемлемо для цензуры, если бы цензор понял весь смысл этих эпизодов. Чернышевский осложнял композицию романа, с тем чтобы сделать подобные эпизоды непонятными цензору.

Сцену самоубийства Лопухова и изображение первых последствий его поступка писатель перенес в начало романа, вырвав эти эпизоды из общей ткани повествования. В начале книги, когда значение поступка Лопухова не могло быть понятно еще цензору, автор бросил в виде замечания предполагаемого читателя фразу: «я знаю, что этот застрелившийся господин не застрелился» (XI, 10). Впоследствии же, в середине романа, сообщая о «самоубийстве» своего героя, Чернышевский не говорил прямо о том, что Лопухов остался жив, лишь намеками давал понять, что Лопухов «воскрес» сначала в «отставном медицинском студенте», а затем в Бьюмонте. Читатель мог, руководствуясь этими намеками, вернуться к началу романа и по-новому истолковать оброненную там «невзначай» автором фразу. Цензор же и чиновник следственной комиссии, читавший и рецензировавший роман по частям, едва ли стал бы искать в начале, не вызвавшем у него сомнения, объяснения ситуации середины романа.

Необходимость нарушения последовательности эпизодов Чернышевский мотивировал в начале романа стремлением заинтересовать читателя, а самый этот прием квалифицировал как «обыкновенную хитрость романистов», к которой он прибегает якобы вследствие «недостатка художественного таланта» (XI, 10, 11). Такие рассуждения должны были окончательно усыпить подозрительность цензора.

По сути дела тот же прием, хотя в несколько иной форме, был использован Чернышевским и в конце романа. Конец романа, сцена загородного пикника, и шестая, заключительная глава представляли собой чрезвычайно острые в политическом отношении эпизоды. Личная жизнь героев и революционная их борьба были здесь особенно тесно связаны, и снова Чернышевский предпринял попытку, затушевав композицию романа, ввести цензоров в заблуждение относительно его смысла. Не имея возможности передвинуть эти эпизоды, так как они должны были завершать роман, Чернышевский при передаче заключительной части произведения в следственную комиссию приложил к рукописи записку, адресованную Пыпину и Некрасову, но рассчитанную на «читателей» из следственной комиссии. В заметке автор романа утверждал, что конец его произведения представляет собой искусственную «пришивку начала второй части романа к хвосту первой», и настаивал на сохранении конца в таком виде, указывая на то, что очень дорожит «этою прибавкою и шестою главою, как беллетристическою хитростью», необходимой ему как «бесталанному» автору.[15]

В заметке подробно излагалось содержание будущей второй части романа «Что делать?», которое якобы должно было состоять в изложении перипетий любви Рахметова и «дамы в трауре». «Из этого видно, что действие второй части совершенно отдельно от первой и что первой части только искусственно придан вид недоконченности прибавкою пикника», — писал Чернышевский (XIV, 480). Таким образом он пытался заставить членов следственной комиссии воспринимать сцену пикника и заключительную шестую главу в ином смысловом ряду, чем воспринимали их остальные читатели.

В той композиционной связи, в которую в заметке ставились эпизоды пикника и встречи дамы в розовом платье с господином лет тридцати, эти места должны были восприниматься как не связанные с содержанием романа, как касающиеся «личных отношений» «дамы в трауре» и Рахметова. Однако читателю не была известна записка, которую читали чиновники из следственной комиссии, и он воспринимал пикник и конец произведения как эпизоды, подытоживающие содержание романа, рисующие готовность революционеров к смертельной борьбе и неизбежность их победы, как выполнение обещания, данного в предисловии относительно развязки произведения: «... дело кончится весело, с бокалами, песнью; не будет ни эффектности, никаких прикрас» (XI, 10—11). «Счастливым концом» «Что делать?» могла быть только революция.

«Занимательность» романа основывалась, конечно, не на внешней интриге и ее перипетиях, не на «таинственности», которой не искал читатель Чернышевского, а на существе поднятых и разрешавшихся им проблем, замеченных и изображенных новых явлений жизни. Заявляя «проницательному читателю»-врагу о том, что автор романа якобы прибегает к «беллетристическим хитростям», чтобы увлечь публику, Чернышевский тут же высказывал свое презрение к подобным приемам и давал понять, что книга его написана для людей, которым эти приемы не нужны, — для революционеров и для молодежи, ищущей путей в революцию: «Их мнениями я дорожу, но я вперед знаю, что оно за меня. Добрые и сильные, честные и умеющие, недавно вы начали возникать между нами, но вас уже не мало, и быстро становится всё больше», — говорит Чернышевский о своих читателях-друзьях (XI, 11).

Чернышевский «обнажает» свой метод, дает понять читателю-другу, что роман его сознательно строится таким образом, чтобы смысл его во всей полноте был предельно ясен людям, сочувствующим революции, и совершенно недоступен врагам «новых людей», врагам революции. Автор романа раскрывает эту особенность своего стиля при помощи введения в роман образа «проницательного читателя» — сатирического изображения врага, обывателя-реакционера.

Беседы автора романа с «проницательным читателем» несут важную композиционную функцию. «Полемизируя» со своим «читателем»-врагом, Чернышевский отстаивал те или иные существенные положения, выраженные в романе, разъяснял некоторые мысли, которые ему приходилось завуалировать в другом месте романа, спорил с критиками, враждебные отзывы которых он мог предвидеть, и знал, что отвечать им в другом месте ему не удастся.

Характерно, что в своей резко враждебной по отношению к автору романа и самому произведению статье о «Что делать?» А. А. Фет солидаризируется с «проницательным читателем» и, защищая его точку зрения на ряд вопросов, апеллирует к нему как к «здравомыслящему читателю».[16]

В «спорах» и «беседах» Чернышевского с «проницательным читателем» ярко выразилась характерная особенность стиля произведения — сочетание в нем беллетристических и открыто публицистических элементов, единство сатирического и повествовательного начала. Еще более явственно эта особенность стиля романа выступила в четырех эпизодах — снах Веры Павловны. С самого начала романа, как только в нем появляется один из «новых людей», Чернышевский дает читателю «наглядный урок» того, как надо понимать «эзопов язык», иносказание, которым он затем широко пользуется. Лопухов беседует с Верой Павловной, иносказательно именуя революцию, которой он предан и ради которой живет, своей невестой. Мать Веры Павловны, Марья Алексевна, подслушивает разговор и по-своему воспринимает его. Затем Лопухов продолжает беседу уже с Марьей Алексевной, заинтересовавшейся вопросом о «невесте учителя», обращаясь в одно и то же время и к Марье Алексевне, и к Верочке.

«Бедная Марья Алексевна! Она слышала слова „моя невеста“, — „ваша невеста“ — „я ее очень люблю“ — „она красавица“, и успокоилась насчет волокитства со стороны учителя... Но ей хотелось пообстоятельнее и поосновательнее узнать эту успокоительную историю. Она продолжала расспросы... — Хороша ли его невеста? — Необыкновенно. — Есть ли приданое? — Теперь нет, но получает большое наследство... — Тысяч до ста? — Гораздо больше... — В деньгах? — Есть и в деньгах. — Может быть, и в поместьях! — Да, есть и в поместьях. — Скоро? — Скоро...

Верочка сначала едва удерживалась от слишком заметной улыбки, но постепенно ей стало казаться..., что Лопухов, хоть отвечал Марье Алексевне, но говорит не с Марьей Алексевной, а с нею, Верочкою, что над Марьей Алексевною он подшучивает, серьезно же и правду, и только правду, говорит одной ей, Верочке» (XI, 58—59).

Впоследствии в разговорах с «проницательным читателем» и в других местах романа, высказывая наиболее революционные, политически острые свои положения или характеризуя политические убеждения и деятельность «новых людей», Чернышевский выражал свою мысль иносказательно.

Замечательное достижение Чернышевского как мастера «эзопова языка» — эпизод вызова Кирсанова в III Отделение и беседы его с полицейским чиновником, «просвещенным мужем». Однако, несмотря на тщательную зашифровку этой беседы, Чернышевский не сумел провести весь эпизод сквозь цензуру, ему приходилось проявлять сугубую осторожность, чтобы не поставить под удар роман. В журнальный текст этот эпизод вошел в крайне сокращенном виде.

Иносказание было не единственной формой сокрытия смысла отдельных выражений и понятий в романе. Чернышевский добивался этого и другими путями. Одним из таких путей было введение хорошо известной читателям «Современника», но совершенно не известной цензору политической и философской терминологии (см., например, изображение споров членов кружка Лопухова, обвинявших друг друга в «неконсеквентности, модерантизме», «схематистике» и «ригоризме»; XI, 138). Такую терминологию Чернышевский вводил, однако, в свой роман лишь в исключительных случаях, когда по цензурным условиям он был лишен возможности пользоваться более общеупотребительными и простыми терминами. Язык романа Чернышевского «Что делать?» отличается ясностью и простотой. Следуя за Герценом, который довел язык публицистики до совершенства художественной речи и превратил публицистическое выражение мысли в подлинное искусство, Чернышевский широко раздвинул рамки языка художественной прозы, смело используя лексические богатства разговорной речи и языка публицистики и науки: философии, социологии, политической экономии. Замечательный ученый и пламенный агитатор, трезвый аналитик и острый полемист, он сумел соединить в своем романе научную точность речи с художественной ее образностью и действенностью. Чернышевский явился классиком русской реалистической литературы, величайшим мастером художественного слова. В. И. Ленин относил Чернышевского к числу великих писателей, внесших крупный вклад в развитие русского литературного языка. Отвечая либералам, В. И. Ленин писал в статье «Нужен ли обязательный государственный язык?»: «Мы лучше вас знаем, что язык Тургенева, Толстого, Добролюбова, Чернышевского — велик и могуч».[17] Язык явился в романе «Что делать?», как и в последующих художественных произведениях Чернышевского, замечательным средством характеристики героев. Чернышевский индивидуализирует речь действующих лиц своего романа. Речь героев, принадлежащих к лагерю защитников старого, врагов «новых людей», лексически бедна, синтаксически элементарна, а подчас и неправильна. Бедность их языка отражает убожество их мысли, ничтожность интересов, пошлость чувств.

Представители «золотой» дворянской молодежи, выведенные в романе Чернышевского, изъясняются на своеобразном жаргоне, мешают французские и русские слова; предмет их разговоров составляют пошлости и сальности, хвастовство кутежами, «успехами» у кокоток-француженок, грязные, оскорбительные суждения о красоте женщины.

Марья Алексевна Розальская, «практическая женщина», которая видит смысл жизни в том, чтобы сколотить капитал, груба и вульгарна в выражениях так же, как в мыслях и делах. Ей недоступны отвлеченные понятия, и всё, что она слышит, истолковывает узко-делячески, будучи уверена, что все отвлеченные слова и рассуждения служат лишь прикрытием погони за наживой, уловкой умеющих устраивать свои практические дела хитрецов. Речь Марьи Алексевны вполне соответствует ее социальной практике и понятиям того общественного круга, в котором она вращается. Ее уверенность, что «высокие слова» — бессодержательная фикция, сложилась на основании наблюдения мира хищников и собственного житейского опыта. Прилагая свои понятия к «высшему» кругу — дворянству, она не ошибается. Однако, столкнувшись с «новыми людьми», вышедшими из трудовой среды и представляющими лучшие типические черты народа, она «попадает в просак». Теоретические понятия и выражающие их термины, непонятные Марье Алексевне, оказываются имеющими прямое отношение к жизненным, практическим делам людей, и в том числе к интересам Марьи Алексевны. Однако «практицизм» «новых людей» иного свойства, чем практический смысл Марьи Алексевны. «Новые люди» показаны в романе как носители и хранители всех культурных ценностей, созданных и создаваемых народом. Широк круг духовных интересов этих людей, велико значение их практической деятельности, богат и многообразен их язык. Демократы по происхождению и убеждениям, они сохраняют народный склад речи, широко пользуются метким народным словом, смело вводят в свою речь разнообразную лексику разговорного языка. Вместе с тем их язык никогда не сбивается на грубое просторечье, которым выражают свои «практические соображения» люди типа Марьи Алексевны.

Герои Чернышевского много размышляют на теоретические и философские темы, их волнуют научные вопросы, и автор романа, придающий огромное значение выработке революционной теории, показывает, как в спорах и беседах формируется мировоззрение «новых людей». Речь Лопухова, Кирсанова, Рахметова и других героев романа изобилует научными терминами, фразы строятся зачастую по типу книжного, научного, несколько осложненного синтаксиса, передающего логику сложной научной мысли. При этом, однако, язык их не становится тяжеловесным, «гелертерским» языком, непонятным «непосвященным». Молодые ученые-демократы являются пропагандистами достижений науки, которая составляет почву их материалистических воззрений, и агитаторами, распространяющими революционные идеи. Их язык лишен сухости, свойственной речи ученых, отъединяющихся от народа, он эмоционально окрашен, обогащен поэтической образностью. Неслучайно беседы героев на теоретические и научные темы свободно переходят в «грезы чистой поэзии» (выражение Чернышевского), мечты о светлом социалистическом будущем, а идейные споры — в чтение стихов, пение песен, пламенную и вдохновенную поэтическую речь.