Великий баснописец Крылов. Десницкий А. В.

«Многие в Крылове хотят видеть непременно баснописца, — писал В. Г. Белинский, — мы видим в нем нечто большее. Басни только форма; важен тот дух, который так же выражался бы и в другой форме. Басни Крылова, конечно, басни, но сверх того и нечто большее, нежели басни... Басни Крылова — не просто басни, это повесть, комедия, юмористический очерк, злая сатира— словом, что хотите, только не просто басни»[2].

Сам Крылов чтением своих басен подчеркивал простоту, естественность их народной речи, их реализм. Все воспоминания об исполнении им своих басен говорят об этом. Так, С. Жихарев[3], выслушав чтение Крылова, записал: «А как читает этот Крылов! Внятно, просто, без всяких вычур и между тем с необыкновенною выразительностью; всякий стих так и врезывается в память. После него, право, и читать совестно»[4]. Лобанов вспоминал о том же: «Он читал столь же превосходно, сколь превосходны его басни; непринужденно, внятно, естественно, но притом музыкально, легко опираясь голосом на ударения смысла и наивно произнося сатирические свои заключения».

Естественность и простота его чтения были так велики, что исполнение им своих басен иногда и не называли, «чтением», а говорили, что он «рассказывает свои басни».

Как велики художественные достижения Крылова-баснописца, вернее всего можно судить по отзывам о нем русских писателей и критиков, ему современных и следовавших за ним, а вслед затем и по использованию его басенного наследия.

Первым о баснописце написал Жуковский, сразу по выходе первой книги басен Крылова. И этот первый критический отклик содержал много верных метких замечаний. Жуковский писал о Крылове: «Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене. Он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает вас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи — имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец»[5].

Непосредственно перейдя к разбору басни «Лягушки, просящие царя», Жуковский заметил:

«Можно забыть, что читаешь стихи: так этот рассказ легок, прост и свободен. Между тем какая поэзия! Я разумею здесь под словом поэзия искусство представлять предметы так живо, что они кажутся присутственными.

Что ходенем пошло трясинно государство...

живопись в самих звуках! Два длинных слова ходенем и трясинно прекрасно изображают потрясение болота.

Со всех лягушки ног
В испуге пометались,
Кто как успел, куда кто мог.

В последнем стихе, напротив, красота состоит в искусном соединении односложных слов, которые своею гармониею представляют скачки и прыганье. Вся эта тирада есть образец легкого, приятного и живописного рассказа»[6].

Жуковский дал несколько образцов разбора басен Крылова. Он обратился еще к менее социально острой басне «Пустынник и Медведь». Процитировав описание сна пустынника, то, как медведь сгонял муху с лица своего друга, и назвав это место басни «первою картиною» в ней, Жуковский восклицал: «Стихи летают вместе с мухою. Непосредственно за ними следуют другие, изображающие противное, медлительность медведя; здесь все слова длинные, стихи тянутся:

Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник в лапы сгреб,
Присел на корточки, не переводит духу,
Сам думает: «Молчи ж, уж я тебя, воструху!»
И у друга на лбу подкарауля муху,
Что силы есть, хвать друга камнем в лоб.

Все эти слова: Мишенька, увесистый, булыжник, корточки, переводит, думает, и у друга, подкарауля прекрасно изображают медлительность и осторожность: за пятью длинными, тяжелыми стихами следует быстро полустишие:

Хвать друга камнем в лоб.

Это молния, это удар! Вот истинная живопись, и какая противоположность последней картины с первою»[7].

Художественным мастерством, слогом басен Крылова был глубоко восхищен Гоголь. Он писал о Крылове:

«Поэт и мудрец слились в нем воедино. У него живописно все, начиная от изображения природы, пленительной, грозной и даже грязной, до передачи малейших оттенков разговора, выдающих живьем душевные свойства. Все так сказано метко, так найдено верно и так усвоены крепко вещи, что даже и определить нельзя, в чем характер пера Крылова. У него не поймаешь его слога. Предмет, как бы не имея словесной оболочки, выступает сам собою, натурою перед глаза»[8].

Белинский, говоря о народности басен Крылова, утверждал: «...в его баснях, как в чистом, полированном зеркале, отражается русский практический ум, с его кажущеюся неповоротливостью, но и с острыми зубами, которые больно кусаются; с его сметливостью, остротою и добродушно-саркастическою насмешливостью; с его природною верностию взгляда на предметы и способностию коротко, ясно и вместе кудряво выражаться. В них вся житейская мудрость, плод практической опытности, и своей собственной, и завешанной отцами из рода в род. И все это выражено в таких оригинально русских, непередаваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах; все это представляет собою такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное богатство, — что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении»[9].

Значение Крылова-баснописца для русской литературы ему современной и литературы последующего периода велико. Белинский считал, что он «больше всех наших писателей — кандидат на никем еще не занятое на Руси место народного поэта, он им сделается тотчас же, когда русский народ сделается грамотным народом. Сверх того, Крылов проложит и другим русским поэтам дорогу к народности»[10].

В своем жанре Крылов предварял Пушкина как создателя русского литературного, языка, которого в начале его творческого пути упрекали так же, как и Крылова, автора первой книги басен, за слишком простонародные обороты речи в «Руслане и Людмиле». Показательно, что Пушкин, говоря о Крылове в стихотворении «Городок», назвал его ненапечатанную пьесу «Подщипа, или Трумф», отметив в ней антимонархическую тематику ее автора. Пушкин решительно выступал в защиту Крылова против попыток умалить его славу и значение для русской литературы.

Под большим влиянием Крылова находился А. С. Грибоедов. Белинский недаром отмечал близость языка «Горя от ума» к языку басен Крылова. Да и тематика басен Крылова близка Грибоедову, на что указывает их характеристика, данная Грибоедовым в его комедии:

Насмешки вечные над львами! над орлами;
Кто что ни говори —
Хотя животные, а все-таки цари.

М. Е. Салтыков-Щедрин использовал приемы крыловской борьбы с царской цензурой и явился наследником как языка, так и тематики басен Крылова прежде всего в «Сказках».

Обращались к басням Крылова Н. А. Некрасов, А. Н. Островский, поэты «Искры»[11], прямо использовавшие в своей литературной деятельности жанр басни.

В. И. Ленин в своих работах и речах часто использовал меткие слова, фразы, обороты из басен Крылова.

Басенная традиция продолжена в творчестве поэтов нашей эпохи — В. Маяковского, С. Михалкова и, конечно, Д. Бедного, который в 1944 году писал о Крылове: «Как же было народу не полюбить своего родного заступника, который в некоторых случаях отваживался так дерзить народным угнетателям, что только диву даешься, как могли подобные дерзостные басни увидеть свет»[12].

Продолжение: Рекомендуемая литература >>>