Мои пенаты. Батюшков К. Н.
Литература
 
 Главная
 
К. Н. Батюшков.
Карандашный рисунок О. Кипренского 1815 г. (Государственный литературный музей)
 
 
 
 
 
 
 
 
КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ БА́ТЮШКОВ
(1787 – 1855)
 
Мои пенаты[1]
 
Послание к Ж<уковскому>
и В<яземскому>


Отечески Пенаты,
О пестуны мои!
Вы златом не богаты,
Но любите свои
Норы и темны кельи,
Где вас на новосельи,
Смиренно здесь и там
Расставил по углам;
Где странник я бездомный,
Всегда в желаньях скромный,
Сыскал себе приют.
О боги! будьте тут
Доступны, благосклонны!
Не вина благовонны,
Не тучный фимиам
Поэт приносит вам;
Но слезы умиленья,
Но сердца тихий жар,
И сладки песнопенья,
Богинь Пермесских дар![2]
О Лары! уживитесь
В обители моей,
Поэту улыбнитесь —
И будет счастлив в ней!..
В сей хижине убогой
Стоит перед окном
Стол ветхой и треногой
С изорванным сукном.
В углу, свидетель славы
И суеты мирской,
Висит полузаржавый
Меч прадедов тупой;
Здесь книги выписные,
Там жесткая постель —
Всё утвари простые,
Всё рухлая скудель![3]
Скудель!.. но мне дороже,
Чем бархатное ложе
И вазы богачей!..

Отеческие боги!
Да к хижине моей
Не сыщет ввек дороги
Богатство с суетой;
С наемною душой
Развратные счастливцы,
Придворные друзья
И бледны горделивцы,
Надутые Князья!
Но ты, о мой убогой
Калека и слепой,
Идя путем-дорогой
С смиренною клюкой,
Ты смело постучися,
О воин, у меня;
Войди и обсушися
У яркого огня.
О старец, убеленный
Годами и трудом,
Трикраты уязвленный
На приступе штыком!
Двуструнной балалайкой
Походы прозвени
Про витязя с нагайкой,
Что в жупел и в огни[4]
Летал перед полками,
Как вихорь на полях,
И вкруг его рядами
Враги ложились в прах!..
И ты, моя Лилета,
В смиренной уголок
Приди под вечерок
Тайком переодета!
Под шляпою мужской
И кудри золотые
И очи голубые
Прелестница, сокрой!
Накинь мой плащ широкой,
Мечем вооружись
И в полночи глубокой
Внезапно постучись...
Вошла — наряд военный
Упал к ее ногам,
И кудри распущенны
Взвевают по плечам,
И грудь ее открылась
С лилейной белизной:
Волшебница явилась
Пастушкой предо мной!
И вот с улыбкой нежной
Садится у огня;
Рукою белоснежной
Склонившись на меня,
И алыми устами,
Как ветер меж листами,
Мне шепчет: «я твоя,
Твоя, мой друг сердечной!..»
Блажен, в сени беспечной,
Кто милою своей,
Под кровом от ненастья,
На ложе сладострастья,
До утренних лучей
Спокойно обладает,
Спокойно засыпает
Близь друга сладким сном!..

Уже потухли звезды
В сиянии дневном,
И пташки теплы гнезды,
Что свиты под окном,
Щебеча покидают
И негу отрясают
Со крылышек своих;
Зефир листы колышет,
И всё любовью дышет
Среди полей моих;
Всё с утром оживает,
А Лила почивает
На ложе из цветов…
И ветер тиховейной
С груди её лилейной
Сдул дымчатый покров…
И в локоны златые
Две розы молодые
С нарциссами вплелись;
Сквозь тонкие преграды
Нога ища прохлады,
Скользит по ложу вниз…
Я Лилы пью дыханье
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как нектар на пирах!..
Покойся, друг прелестной,
В объятиях моих!
Пускай в стране безвестной,
В тени лесов густых,
Богинею слепою[5]
Забыт я от пелен:
Но дружбой и тобою
С избытком награжден!
Мой век спокоен, ясен;
В убожестве с тобой
Мне мил шалаш простой;
Без злата мил и красен
Лишь прелестью твоей!

Без злата и честей
Доступен добрый Гений
Поэзии святой,
И часто, в мирной сени,
Беседует со мной.
Небесно вдохновенье;
Порыв крылатых дум!
(Когда страстей волненье
Уснет… и светлый ум,
Летая в поднебесной,
Земных свободен уз,
В Аонии прелестной[6]
Сретает хоры Муз!)
Небесно вдохновенье,
За чем летишь стрелой,
И сердца упоенье
Уносишь за собой? —
До розовой денницы
В отрадной тишине,
Парнасские царицы,
Подруги будьте мне!
Пускай веселы тени
Любимых мне певцов,
Оставя тайны сени
Стигийских берегов,
Иль области эфирны,
Воздушною толпой
Слетят на голос лирный
Беседовать со мной!..
И мертвые с живыми
Вступили в хор един!…
Что вижу? ты пред ними,
Парнасский исполин,[7]
Певец Героев, славы,
В след вихрям и громам,
Наш лебедь величавый,
Плывешь по небесам.
В толпе и Муз и Граций,
То с лирой, то с трубой,
Наш Пиндар, наш Гораций,[8]
Сливает голос свой.
Он громок, быстр и силен,
Как Суна средь степей,[9]
И нежен, тих, умилен,
Как вешний соловей.
Фантазии небесной
Давно любимый сын,
То повестью прелестной
Пленяет Карамзин;[10]
То мудрого Платона
Описывает нам,
И ужин Агатона,
И наслажденья храм;
То древню Русь и нравы
Владимира времян,
И в колыбели Славы
Рождение Славян.
За ними Сильф прекрасной,[11]
Воспитанник Харит,
На цитре сладкогласной
О Душеньке бренчит;
Мелецкого с собою[12]
Улыбкою зовет,
И с ним, рука с рукою,
Гимн радости поет!..
С Эротами играя
Философ и Пиит,
Близь Федра и Пильпая[13]
Там Дмитриев сидит;
Беседуя с зверями
Как счастливый дитя,
Парнасскими цветами
Скрыл истинну шутя.
За ним в часы свободы
Поют среди певцов
Два баловня природы,
Хемницер и Крылов.[14]
Наставники-Пииты,
О Фебовы жрецы!
Вам, вам плетут Хариты
Бессмертные венцы!
Я вами здесь вкушаю
Восторги Пиерид,
И в радости взываю:
О музы! я Пиит!

А вы, смиренной хаты
О Лары и Пенаты !
От зависти людской
Мое сокройте счастье,
Сердечно сладострастье
И негу и покой!
Фортуна! прочь с дарами
Блистательных сует!
Спокойными очами
Смотрю на твой полет:
Я в пристань от ненастья
Челнок мой проводил,
И вас, любимцы счастья,
На веки позабыл…
Но вы, любимцы славы,
Наперсники забавы,
Любви и важных Муз,
Беспечные счастливцы,
Философы-ленинцы,
Враги придворных уз,
Друзья мои сердечны!
Придите в час беспечный
Мой домик навестить —
Поспорить и попить!
Сложи печалей бремя,
Ж<уковский> добрый мой![15]
Стрелою мчится время,
Веселие стрелой!
Позволь же дружбе слёзы
И горесть усладить,
И счастья блеклы розы
Эротам оживить.
О В<яземский>! цветами
Друзей твоих венчай,
Дар Вакха перед нами:
Вот кубок — наливай!
Питомец Муз надежный,
О Аристиппов внук![16]
Ты любишь песни нежны
И рюмок звон и стук!
В час неги и прохлады
На ужинах твоих
Ты любишь томны взгляды
Прелестниц записных:
И все заботы славы,
Сует и шум и блажь,
За быстрый миг забавы
С поклонами отдашь.
О! дай же ты мне руку,[17]
Товарищ в лени мой,
И мы… потопим скуку
В сей чаше золотой!
Пока бежит за нами[18]
Бог времени седой
И губит луг с цветами
Безжалостной косой,
Мой друг! скорей за счастьем
В путь жизни полетим;
Упьемся сладострастьем,
И смерть опередим;
Сорвем цветы украдкой
Под лезвием косы,
И ленью жизни краткой
Продлим, продлим часы!
Когда же Парки тощи
Нить жизни допрядут,
И нас в обитель нощи
Ко прадедам снесут —
Товарищи любезны!
Не сетуйте о нас.
К чему рыданья слезны,
Наемных ликов глас?[19]
К чему сии куренья
И колокола вой,
И томны псалмопенья
Над хладною доской?
К чему?.. Но вы толпами
При месячных лучах
Сберитесь, и цветами
Усейте мирный прах;
Иль бросьте на гробницы
Богов домашних лик,
Две чаши, две цевницы,[20]
С листами повилик:
И путник угадает
Без надписей златых,
Что прах тут почивает
Счастливцев молодых!
1811—1812

Источник: Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе / АН СССР; Изд. подгот. И. М. Семенко. — М.: Наука, 1977. — (Лит. памятники). — С. 260—269.
 

1. Мои пенаты – опубл.: Пантеон Русской Поэзии., ч. 1. СПб., 1814, стр. 55—69.
Написано во второй половине 1811 г. и первой половине 1812 г.
Обращено к В. А. Жуковскому и П. А. Вяземскому. Первоначальное название – «К пенатам». Вольное подражание стихотворениям французских поэтов XVIII в. Ж.-Б.-Л. Грессе «La chartreuse» («Обитель») и Ж.-Ф. Дюси «К моим пенатам». В автографе (ГПБ) – эпиграф из «La chartreuse» (приводим в подстрочном переводе): «Счастливый покой! Уединенный досуг! Когда наслаждаются твоей сладостью, какое логовище не понравится? Какая пещера покажется чужой, если в ней находят счастье?»
Пенаты – древнеримские боги, покровители домашнего очага. Свои заботы о семье они разделяли с Ларами. Также пенаты – отчий дом.
Стихотворение вызвало ответные послания Жуковского и Вяземского, написанные блестяще разработанным в «Моих пенатах» трехстопным ямбом. Этот размер, имитирующий интимную дружескую беседу, широко использовали подражатели Батюшкова.
В. А. Жуковский «К Батюшкову: Послание» – ответ на стихи К. Н. Батюшкова «Мои пенаты. Послание к Жуковскому и Вяземскому».
Текст стихотворения у Батюшкова вдвое больше, чем у Дюси, за счет расширения мотивов гедонистической философии.
«Обителью» Грессе подсказаны противопоставление сельского уединения и городской суеты, литературная полемика и сцена явления теней писателей.
«Питомец муз надежный» — целиком заимствован Батюшковым из «Послания Попа к Арбутноту» И. И. Дмитриева. Помимо имен, прямо названных в тексте, Батюшков включает в число своих «любимых певцов» Ломоносова («Парнасский исполин»), Державина («Наш Пиндар, наш Гораций»), Богдановича («Сильф прекрасный, воспитанник Харит»). Пушкин отозвался о послании Батюшкова: «Это стихотворение дышет каким-то упоением роскоши, юности и наслаждения, — слог так и трепещет, так и льется — гармония очаровательна», но считал «главным пороком» невыдержанность его «классики» — «слишком явное смешение древних обычаев мифологии с обычаями жителя подмосковной деревни».
Новшеством Батюшкова было включение в «список» его молодых современников. Стихотворение Батюшкова вызвало множество подражаний, в частности «Городок» лицеиста-Пушкина.
Зерно этого центрального для всего творчества Батюшкова до 1812—1813 гг. стихотворения можно усмотреть уже в письме к Гнедичу из Финляндии от 3 мая 1809 г. Приводим относящееся сюда место письма, в виду крайней его характерности:
«Женимся, мой друг, и скажем вместе: «Святая невинность, чистая непорочность и тихое сердечное удовольствие, живите вместе в бедном доме, где нет ни бронзы, ни драгоценных сосудов, где скатерть постлана гостеприимством, где сердце на языке, где фортуны не чествуют в почетном углу, но где мирный Пенат улыбается друзьям и супругам, мы вас издали приветствуем!» Не правда ли? А пока пойдем с рублем к Каменному мосту и потом направо» (Сочинения, т. III, стр. 36).
Начало послания Батюшкова в слегка измененном виде вложено Грибоедовым и Катениным в уста Беневольского из комедии «Студент» — персонажа, в котором дана пародия на «карамзинистов». Он же декламирует куски из ответа Жуковского Батюшкову. (вернуться)

2. Богини пермесские, пиериды – музы. (вернуться)

3. Рухлая скудель – глиняная посуда. (вернуться)

4. В жупел и в огни. – Идиоматическое выражение, означающее ужасное испытание; жупел — горящая сера; в нее якобы, по христианскому мифу, погружены грешники в аду. (вернуться)

5. Богиня слепая – Фортуна. (вернуться)

6. ...В Аонии прелестной... – Аония – местность у подножья Геликона (горы, где, по греческой мифологии, обитали музы). (вернуться)

7. Парнасский исполин – Державин; далее подразумевается стихотворение Державина «Лебедь» – вольное подражание оде XX книги II Горация. (вернуться)

8. ...Наш Пиндар, наш Гораций... Как Суна средь степей... – эта характеристика Державина заимствована из посвящения Державину трагедии В. А. Озерова «Эдип в Афинах», где Державин назван поэтом, «который с парением Пиндара согласил философию Горация... коего стихотворство шумно, быстро и чудесно, как водопад Суны». (вернуться)

9. Суна – река в Карелии, где находится водопад Кивач, воспетый Державиным в оде «Водопад». (вернуться)

10. ...пленяет Карамзин... – имеется в виду очерк Н. М. Карамзина «Афинская жизнь»; там изображен друг Платона, драматург Агатон, а также ужин в «храме наслажденья» – доме афинянина Гиппия. (вернуться)

11. ...сильф прекрасный... – поэт И. Ф. Богданович (1743–1803), автор поэмы «Душенька». (вернуться)

12. Мелецкий – Нелединский-Мелецкий Юрий Александрович (1752–1829), поэт карамзинистского круга, автор популярных песен. (вернуться)

13. Федр – латинский баснописец I в. н. э.
Пильпай (Бидпай) – древний индийский баснописец. (вернуться)

14. Хемницер Иван Иванович (1745–1784) – русский баснописец.
Крылов Иван Андреевич (1769–1844) – русский баснописец.(вернуться)

15. Сложи печалей бремя, Жуковский... – вероятно, намек на трагически сложившиеся к этому времени отношения Жуковского с М. А. Протасовой. (вернуться)

16. Питомец муз надежный – стих из «Послания Попа к Арбутноту» И. И. Дмитриева.
Аристиппов внук – Вяземский Петр Андреевич (1792–1878) – поэт и критик, один из ближайших друзей Батюшкова; в 1814 г. Батюшков писал Вяземскому: «Ты занимаешь первое место в моем сердце...» (ЦГАЛИ).
Аристипп (V–IV в. до н. э.) – древнегреческий философ-гедонист, считавший целью жизни разумное наслаждение.
Свою перифразу, которую Вяземский критиковал, Батюшков шутливо мотивировал в письме к нему от 19 декабря 1811: «Твои замечания справедливы. Но почему не назвать тебя внуком Аристиппа, внуком Анакреона или чорта, если хочешь... это значит то, что ты, то есть, имеешь качества, как будто нечто свойственное... Ну, понял ли, понял ли, Анакреонович?» (вернуться)

17. О! дай же ты мне руку... – эти слова Батюшков почти буквально повторил через несколько лет после сочинения послания в письме к Вяземскому от 27 августа 1815 г., где он восклицал: «Дай же мне руку, мой милый друг, и возьми себе все, что я могу еще чувствовать — благородного, прекрасного. Оно твое» (ЦГАЛИ). (вернуться)

18. Пока бежит за нами... – образ бегущего старца навеян, по-видимому, Ариосто (см. Р. М. Горохова. Из истории восприятия Ариосто в России. В кн.: Эпоха романтизма. Л.: Наука, 1975, стр. 245). (вернуться)

19. Наемны лики – церковный хор певчих. (вернуться)

20. Цевница – свирель. (вернуться)

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
К. Н. Батюшков.
Неизв. художник. Нач. 1850-х
 
 
Главная страница
 
 
Яндекс.Метрика